Мария Гинзбург - Не пролететь мимо Земли

– Рикошет...– только и смог сказать тот, и голос у него был жалкий.

Лена молчала и оценивающе рассматривала Рикошета. Глаза стали еще больше, полыхают голодным волчьим блеском – спал с лица Витек, да и вообще похудел. «А ему идет», против воли возбуждаясь и сердясь на себя за это, подумала девушка. Голова у Рикошета была такой грязная, что только что сало с волос не капало. И это при том, что, как знала Лена, Витек был чистоплотен до брезгливости. Вскоре после переезда в Хириши Лена уговорила Рикошета отказаться от его слишком уж экстравагантного чуба. Музыкант питал невыразимое отвращение к длинному нефорскому хайру, и теперь Лена поняла, почему. Сейчас, когда волосы парня чуть отросли, Рикошет стал намного красивее. Миловиднее. А в юности, когда был легче еще килограмм на двадцать, Рикошет, наверное, вообще выглядел с длинной прической этаким очаровательным смазливым бесенком. И вызывал восхищение своей красотой не только в женских сердцах. «Наклонностей-то стрижкой не скроешь», мрачно подумала Лена. Сейчас музыкант перешел на короткую стрижку, известную в народе под названием «площадка для мух». Спереди Рикошет оставил все же длинную прядку, которую Лена заплетала ему в тоненькую косичку, спускавшуюся чуть ниже брови музыканта. Но в этот месяц Рикошету явно было не до посещений парикмахерской – волосы его отросли, из короткой щетки превратившись в милые светлые кудряшки. Сейчас же эти кудряшки торчали на голове парня во все стороны, как переваренные макароны-спиральки из кастрюли. Лена поискала глазами более длинную прядь. Она должна была уже доставать парню до кончика носа, и Рикошет вполне мог заправить ее за ухо, чтобы не мешалась. Однако ничего подобного Лена не обнаружила. Девушка поняла, что Рикошет просто отрезал свою косичку, и ощутила болезненный укол в грудь.

Андрей подошел и остановился рядом с Бабаем, засунув большие пальцы рук за ремень Он смотрел на куртку Рикошета, зеленую синтетическую куртку от спортивного китайского костюма. Она висела на музыканте мешком, а на спине было жирное черное пятно, как будто кто-то с чувством поддал Рикошету бампером под зад. “Выперли”, – злорадно подумал Андрей. – “Довыпендривался. Захотел, наверное, процентов шестьдесят от суммы приза, зарвался…”.

– Рикошет...– как зачарованный, повторил Гарик, по-детски протягивая к нему ладони.

– Рикошет, Рикошет, – передразнил его тот не без издевки, но в глазах блудного музыканта мелькнула самая настоящая нежность. – Я уже двадцать восемь лет Рикошет!

«Интересно», подумала Лена. – «Почему тогда у него в паспорте поставлен семьдесят пятый год рождения? Если двадцать восемь, должен быть семьдесят третий, даже несмотря на то, что день рождения у Вити в ноябре…». Но, как ни странно, сам себе Рикошет не противоречил – ведь еще в ТХМе, в их первую бурную ночь, музыкант сказал, что ему двадцать шесть.

– Обниматься не будем, – добавил Рикошет протянутым рукам Гарика, и Андрей решил, что пора вмешаться.

– Где ты был? – спросил он так, что Гарик поморщился.

Неуловимым жестом фокусника Рикошет извлек откуда-то сигарету, спички и склонился над огоньком.

– Где же ты был, Рикошет? – повторил Андрей. Тот взглянул на него, не поднимая головы, и Андрей почувствовал, как съеживается кожа на затылке. С минуту Витек пусто и жутко смотрел сквозь Свиста, словно окаменев в неловкой позе, и пламя спички неровно дышало в его руках. Лене в этот момент Рикошет опять показался живым воплощением Локи, бога зла, а по совместительству – северного Прометея.

Рикошет отвел взгляд, наклонился и прикурил. Свист перевел дух. Витек небрежно отщелкнул спичку в угол и сказал, ни на кого не глядя:

– Где был, там уже нет.

Он сидел лицом к Бабаю, и только Гарик увидел мимолетную гримасу страдания, исказившую его черты. Сердце у Гарика упало, но он бодро сказал, не подавая виду:

– Да, главное, что ты теперь с нами!

Рикошет быстро и благодарно взглянул на него и сказал:

– Ну че, “Дуру” прогоним?

Гарик покачал головой.

– Не надо, Рикошет, – сказал он мягко.

– Как это не надо, Бабай! – возмутился тот. – Да вас, я вижу, ни на минуту без погонялы оставить нельзя! Вы на концерте экспромтом собираетесь выступать, что ли?

– Прекрати валять дурака, – раздражаясь, сказал Андрей. – Ты же сам знаешь, у нас нет башей.

– Ваша информация, – противным голосом сказал Рикошет, выгибаясь в его сторону всем своим большим, но удивительно пластичным телом. – Безнадежно устарела.

Глаза Гарика вспыхнули, он весь подался вперед. Именно в этот момент Андрей проникся смертельной ненавистью к Рикошету.

– Ты?... – не веря, не смея еще верить, прошептал Бабай.

От него исходила такая искренняя радость, что согретый ею Рикошет улыбнулся. Он кивнул. На миг лицо Витька исказила угрюмая, болезненная гримаса, словно он опять подумал о том, чего и помнить-то не хотел, но музыкант быстро справился с собой. Гарик отвел глаза, чувствуя как неприятно сжимается все у него внутри. “ Где же он все-таки достал деньги? “– подумал Бабай. Но эту мысль заслонили другие, более насущные.

– Так что же мы сидим? – вскричал Гарик. – Лена, ты на вокзал, делай что хочешь, но чтобы билеты на утренний поезд были! Андрей, срочно договаривайся насчет машины – надо ведь все это барахло как-то на вокзал тащить! А я пошел звонить организаторам, проситься, чтобы взяли в порядке исключения…

Рикошет в это время отсчитывал деньги, старательно слюнявя бумажки.

– Ну, вы идите, – сказал он, убирая бумажник в карман. – А я все-таки прогоню “ Дуру”, я истосковался по гитаре. А потом, наверно, схожу, искупнусь на карьеры, а то грязный, как черт.

Вода еще хранила тепло ушедшего лета, и ничего предосудительного в желании Рикошета не было. Гарик ничего ему не ответил; но глубокий взгляд, которым они обменялись, когда он отдавал Витьку ключ, привел Лену просто в бешенство.

Ведь ее за все это время Рикошет будто и не заметил даже.

Когда Рита подходила к гаражу, удушливая хмарь, весь день висевшая над городом, давила уже невыносимо. Воздух был спертый, и даже резкие порывы ветра, бросавшие в лицо пригоршни песка, не приносили облегчения. В низких обложных тучах что-то пророкотало, отсвет бледной вспышки упал на ворота гаража. I HATE MYSELF AND I WANT TO DIE, причудливо изгибаясь, прокричали уродливые буквы. Надпись красной масляной краской сделал Рикошет, страстный поклонник «Нирваны», причем слова были разделены так, чтобы части слов на обоих половинках ворот были симметричны друг другу.

Андрей и Лена зашли к ней в фирму, где Рита сегодня задержалась допоздна. Вместе со старшим бухгалтером девушка подбивала баланс за третий квартал. Друзья сообщили ей радостную новость – бесследно исчезнувший Рикошет вернулся, да не просто так, а с деньгами, и значит, на фестиваль они все-таки едут.