Юрий Никитин - Рассветники

Когда вылетели на МКАД, там вообще скорость на пределе, автомобиль едва не отрывается от земли, я наслаждался стремительной ездой, то и дело над широким скоростным шоссе возникают чисто вымытые дождем дождевые черви, почему-то именно они приходят на ум, когда вижу перекинутые над дорогой переходы для пешеходов из прозрачного пластика. Составленные из сегментов, как тело дождевого червяка, они начинаются на земле с одной стороны шоссе, а заканчиваются на другой, а внутри видно, как двигается нечто темное, иногда редкими комочками, иногда непрерывной массой.

Раньше показателем успеха было вскарабкаться на вершину служебной лестницы или создать с нуля процветающий бизнес, а теперь успешным считается вообще работающий, так как найти место в мире, где половина безработных, уже показатель крутости, умений и высокого профессионализма.

Хотя мне кажется, мы, как всегда, на потеху всей Европе, перегибаем палку. Еще далеко не сингуляры, даже не все знают, что такое трансгуманизм, но агрессия настолько усиленно изгоняется из всех сфер жизни, что даже футболистов обязали играть в шлемах, как некогда хоккеистов. Но так как у человека всегда были две самые важные страсти: война и секс, то чтобы заменить пустоту, оставшуюся после войны, усиленно насаждается секс. Любой. Пусть даже с животными и любыми извращениями, кстати, запрещено употреблять слово «извращения», этого не существует, так как все способы полового удовлетворения законны, легитимны и моральны.

Неморальны, незаконны и нелегитимны отныне любые виды насилия. В том числе в кино, книгах, рисунках, детских играх.

– А вот там впереди, – сказала она весело и показала пальцем, – будет столбик, дальше съезд на проселочную… Надо взять управление на себя… Ты хоть машину водить умеешь?

– А это обязательно? – спросил я лихо. – Извозчики на что?

Она заметно напряглась, когда машина резко сбавила скорость и свернула на проселочную дорогу прямо через поле, заросшее бурьяном почти в рост человека.

– Хороший у тебя извозчик, – проговорила она ошарашенно. – Я думала, это работает только в городах и на трассах.

– Теперь везде, – успокоил я хвастливо. – Видишь, вот тут на карте я указал место… машина туда и везет.

Она отмахнулась:

– Все равно не запомню, я гуманитарка. А ты – черствый технарь.

– Ага, – согласился я, – как сухарь. Но рядом с тобой таю, как мороженое на солнце.

Она улыбнулась:

– Смотри, не испачкай.

Несколько аккуратных домиков расположены на приличных расстояниях друг от друга. Совсем не то, что в коттеджных поселках вблизи МКАД. Здесь главное не близость к городу, а эти участки, у каждого владельца не меньше, чем по полгектара, нехило.

Она наблюдала с любопытством, как автомобиль подъехал к воротам, переговорил на своем языке с ними, те медленно начали подниматься, как решетка средневекового замка, только здесь она наворачивается на длинный вал, как цепь деревенского колодца.

– Какой умный, – похвалила она, – не боишься, что машины захватят власть?

– И начнут насиловать женщин? – уточнил я. – Нет, последнее мы им не уступим.

Авто аккуратно и красиво въехало во двор на вымощенную для машин площадку. Я вдохнул чистый воздух полной грудью, окинул взглядом уютный дворик с множеством цветов, горделивыми подсолнухами, королями всех цветов, и ощутил, что люблю этот мир, люблю родителей Энн, и вообще мне здесь хорошо и уютно, как всякому попаданцу.

В доме распахнулась дверь, появились смеющиеся родители Энн, если я правильно понимаю: приземистый мужчина с фигурой боксера и женщина в легком цветном халате.

Отец, как я вижу, здесь безраздельный глава семьи, и я всматривался в него с особым вниманием. Человек состоятельный в наше время отличается от несостоятельного не пышной одеждой, не автомобилями и виллами, а индексом здоровья.

Семидесятилетний несостоятельный выглядит как семидесятилетний, а то и восьмидесятилетний… если вообще доживает до такого преклонного возраста, средняя продолжительность жизни в России – едва перевалила за шестьдесят пять лет. Но состоятельный семидесятилетний – это сорокалетний мужчина в расцвете лет, полный сил, энергии и желания сворачивать горы.

Самое выгодное вложение средств – в себя, любимого. Что останется – на прочую хрень. Ибо если от пренебрежения к себе издохнешь раньше времени – то на фиг тебе все акции, виллы и собственный самолет?

Отец Энн выглядит именно таким, поджарый и моложавый, хотя Энн «завели», когда ему было за пятьдесят, а его супруга явно моложе, значительно моложе, но за собой так не следит, сильно располнела, по виду очень довольна всем и всеми.

Они быстро обнялись и расцеловались с Энн, я терпеливо ждал в сторонке с застывшей улыбкой, руку подавать не тороплюсь, по правилам недопустимо первым, а здесь живут по правилам. Наконец мужчина протянул мне руку ладонью вверх, что значит общаться будем на равных, а вот если бы подал ладонью книзу… гм…

– Анатолий Евгеньевич, – сказал он, – отец этого существа.

– Очень приятно, – ответил я. – А я пока Григорий, отчеством обзаведусь, надеюсь, со следующим повышением.

Женщина подала мягкую пухлую ладонь и сказала милым голосом:

– Меня зовут Людмила Николаевна, но это так длинно, в следующий раз можете называть просто Людмилой…

Она в самом деле выглядит очень молодо, как старшая сестра Энн, и такую если бы кто назвал тетей Людой – оскорбил бы точно.

Энн ухватила меня за руку.

– Пойдемте все в дом. Я обещала показать, как мы сами без всяких дизайнеров оборудовали мансарду.

У меня не слишком уж и опытный глаз на такие вещи, но заметил, что к нашему прибытию в доме и даже на участке прибрались. О таком феномене узнал еще по отцовской даче, они с матерью всегда спешно наводят порядок в доме перед приходом гостей, прячут в шкафы разбросанные вещи, все расставляют по местам, пылесосят, а когда встречают на пороге и обнимаются, то делают вид, что так у них всегда.

Гости же, когда принимают у себя при ответном визите, стараются точно так же все вычистить и вылизать, вещи и мебель расставить, как на выставке в мебельном салоне, получается музейно холодно и красиво-мертво, зато ни намека на беспорядок. И в такой церемонной обстановке пьют чай и обмениваются любезностями.

Конечно, когда все это понимаешь, то вроде бы смешно, однако с другой стороны в этом что-то есть, чего не могу пока уловить и тем более объяснить, но при этой чопорности никогда ничего не узнают друг о друге порочащего или даже намекающего на порок.

А вот нам скрывать нечего, мелькнуло у меня бодренькое. Мы, новое поколение, настолько уверены в себе, что мишура нам ни к чему, ну совсем не страшимся показать нижнее белье, даже если не совсем чистое, а даже пусть и засранное: все срут, нечего делать вид, что ходим мыть руки, видите ли.