Юрий Никитин - Рассветники

– И что, – спросил Люцифер с подозрением, – женщины еще не врубились, что прямиком идут в ловушку?

Корнилов помотал головой.

– Я слышал, – сказал он счастливо, – под умело срежессированным натиском женщин-феминисток и прочих борцов за женские права мужчины в Госдуме подозрительно быстро и без всяких предварительных консультаций сразу в третьем чтении приняли и утвердили этот закон! В действие вступает с момента принятия, то есть все соревнования теперь обязаны проводиться без всякой дискриминации. Отныне нет мужских и женских команд, в единую теперь входят все, кто сумеет поднять штангу с контрольным весом или там прыгнуть выше двух метров.

Кириченко пробормотал понимающе:

– Однако количество мест в любой команде ограничено, а квот на «сильный и прекрасный пол» не предусмотрено? Спорт есть спорт, все по-честному… Ну и забавы у законодателей! Любую инициативу доведут до абсурда… Ну, разве что хотели показать ее изначальную абсурдность?

Мне про спорт не интересно, даже с такими интригами, повернулся к Урланису, он с увесистым куском пиццы в ладони и большой кружкой чая в другой глубокомысленно рассуждает, что если перебить всех евреев на свете, совсем перебить, без остатка, чтобы ушли в историю вслед за хеттами, эллинами, римлянами и персами, то перебиватели вскоре открыли бы удивительный и прекраснейший мир древнеиудейской истории, полной драматизма, великих свершений, взлетов духа и удивительной человечности в океане варварства.

Нашли бы множество кровавых битв, жестоких решений, бескомпромиссного выбора, самопожертвования, великих подвигов отдельных героев, отдельных отрядов и целого народа, и с великим удовольствием снимали бы фильмы-блокбастеры, сериалы, писали бы романы, создавали баймы, рисовали комиксы, манги, аниме и прочую хрень.

Делать это тем более легко, что придумывать ничего не надо: бери любой эпизод из истории тех времен и снимай кино или пиши захватывающий роман. Материала в мириады раз больше, чем из истории эллинов или римлян, о которых столько написано и снято!

Словом, сделали бы все то, что не делают ни сами евреи, тем более сейчас этим не станут заниматься неевреи. Понятно, никто этим гадам добавлять славы не станет, и так, сволочи, заграбастали весь мир и все деньги, не хрена им еще и в воинском деле быть замеченными.

Впрочем, они сами еще тогда, после нескольких жесточайших обломов, выбрали совсем не путь воинской славы. Это их и спасло, в отличие от эллинов, римлян или персов, которые стояли до конца и потому исчезли, как народы. Сейчас же все человечество осторожно идет в будущее, тщательно избегая «пути славы», и даже вычеркнули самое употребительное и самое почетное слово, которые раньше встречалось везде и всюду: «подвиг».

Во все века подвиги воспевались, подвигами восхищались и мечтали им следовать, а теперь впервые в истории человечества сформировалось чисто еврейское мнение, что подвиги одних – это раздолбайство других, а раз так, то все верно: в жизни всегда есть место подвигу, но надо быть подальше от этого места.

Может быть, эта философия и спасет человечество от серьезных конфликтов и столкновений…

Пиццу доели без него, да Урланис и не страдал, захватив самый большой кусок про запас, все чавкали молча, только Корнилов слушал, морщился, кривился, наконец процедил сквозь зубы:

– И что?

Урланис сказал хладнокровно:

– А ничего. Так просто. Зарисовка. Моментальный снимок времени. С небольшим экскурсом в недалекое прошлое.

– Сам ты недалекий, – съязвил Корнилов. – Сам хоть понял, что сказал? Или для острого словца не жаль и родного отца? Красиво и хлестко, да только ты либо биокон, либо провокатор.

Кириченко принес кофе, на морде выражение аристократа, увидевшего пьяных конюхов в фойе театра, молча разлил по чашкам и только тогда буркнул:

– Это у него ностальгия.

– У нашего Урла? – изумился Корнилов. – Откуда? Какая?

– Детская, – веско сказал Кириченко. Подумал и уточнил: – По детству. Атавизьмь. Человек проходит все стадии развития: внутриутробно от амебы до обезьяны, а после рождения – все этапы общественной организации, от первобытно-общинной до нынешней. Урлан застрял пока на эпохе героических подвигов. Ну там нибелунги, триста спартанцев, шах-наме, чингачгук… Ничего, если подрастет… может быть.

– Если успеет, – согласился Кириченко, окинул взглядом Урланиса и обронил с сочувствием: – Только вряд ли. Наш отряд потеряет такого бойца!

– Воина, – подтвердил Корнилов, – ратоборца, сражателя и победоносца с длинным мечом в мужественной длани. Но, если честно, немножко жалко, что тот мир уходит… Это как детство, пусть примитивное и глупенькое, но такое милое… Всем нам рыцари ближе и понятнее, чем банкиры.

– Ностальгия, – сказал Кириченко.

– Она самая, – согласился Корнилов. – Если кто еще не знает, что это за, абисняю: ностальгия – это попытка сравнить наихудшее из настоящего с наилучшим из прошлого, ясно? А вовсе не то, что вы думали по общей и прогрессирующей недоразвитости. На самом же деле никто из ностальгирующих, в том числе наш доблестный воитель Урл, не согласился бы, чтобы его перенесли в то старое доброе время, где нет этого проклятого инета, осточертевших пробок, дурацких телепрограмм, модифицированных продуктов, загрязнений, трезвонящих не вовремя мобильников и раскрепощенных по самое не могу женщин…

Его не слушали, больно зануден, с ехидными смешками поглядывают на экран, там за широким столом бойкий ведущий, тощий священник с козлиной бородой и в их шаманской униформе, а также академик Камнерубов, известный своими работами по продлению жизни дрозофилам и лабораторным мышам.

Я скривился, вряд ли будет что-то новое, но для ученых это что-то вроде поездки копать картошку в подшефный колхоз, как было в старое доброе, надо нести свет придуркам, что и так все знают, только не понимают, зачем андронный коллайдер, если ничего не даст его огороду.

Эра сингулярности приближается, как и время перехода в бессмертие, научных работников обязали, что ли, выступать вот так перед непонятно кем, объяснять и разжевывать, хотя видно, как на заднем плане расселось с полсотни приглашенных «из народа», обращаться, видимо, предполагается к ним. Все, понятно, толстые бабы, за исключением трех-четырех красоток, но это явно свои из студии, а также двух то ли школьников, то ли школьниц, теперь понять непросто.

Бывали такие шоу и раньше, но редкие ученые-специалисты, которых приглашали, обычно заклевывались при бурной поддержке зала нагло орущим ведущим и приглашенными бабищами, обычно вот такими же безобразно толстыми и глупыми, но – актрисами, поэтессами, модельерами… видимо, их считают на телевидении определяющими духовный и моральных фон человечества.