Андрей Щупов - Сонник Инверсанта

«Вам надо бы показаться в армии», — подсказал мне седобородый Звездочет, и я послушно взялся за исполнение задачи. Проконсультировался с Пантагрю, а после отправился в Камские голодные гарнизоны, где довольно сурово потребовал смотра войск.

— Мне нужен не лощеный парад, я хочу видеть защитников в их истинном виде!..

Фраза уязвила одних и пришлась по вкусу другим. В армии, как и всюду, намечался раскол — и даже не раскол, — все там было испещрено мелкими и большими трещинами. Я это понял по докладам Пантагрю и увидел собственными глазами. Потому и начал свой «парад-але», прилюдно закатив оплеуху полковнику Важику, велев арестовать с десяток военных чинов. С Хокена я самолично содрал погоны, лишил звания и тут же объявил преемника. Практически ткнул пальцем наугад, выбрав наиболее симпатичную мордаху. Военные были совершенно не готовы к подобным переменам, а потому проглотили мое стремительное хамство. Зато солдатики приняли монаршее действо на «ура». На том, собственно, и строился расчет. Мой, разумеется, потому что ни Звездочет, ни Пантагрю подобной нахрапистости от меня не ожидали. Да и говоря по совести: я сам от себя такого не ожидал. Просто взглянул в сытые глазки Важика, уловил самодовольство на пухлом лице Хокена и вспылил. Есть люди, безусловно, хорошие, есть с первого взора не угадываемые, но есть и откровенные сволочи. Уж этих-то после своей долголетней психотерапевтической практики я угадывал слету.

Словом процедуру парада я беззастенчиво дожал до конца. Отказавшись от серебристого кадиллака, потребовал оседланного жеребца и, двинувшись вдоль выстроенных наспех шеренг десантников, морпехов, связистов и артиллеристов, устроил показательный смотр.

Звездочет объяснил, что франтоватого Кандидата-Консула, браво стоящего в сверкающем лимузине, принимали обычно неплохо. Но этого «неплохо» мне было мало, и я пошел дальше. Вместо парадного мундира я оделся в заурядное хаки, вместо кинжала привесил к поясу офицерскую саблю, а лимузину предпочел коня. Мне нужен был безоговорочный успех. И, доверившись интуиции, я останавливал жеребца через каждые десять метров, саблей указывал на очередного счастливчика, заглядывал ему в глаза, задавал два-три вопроса и тут же назначал командиром. Увы, у меня не было иного выхода. Это прежние цари да фараоны могли прикрываться незнанием народных тягот, в нынешний же век — век повальной телефонизации и газетного беспредела — ссылаться на собственное незнание было верхом нелепости.

Уж не знаю, чего они от меня ждали, но только не такой вспышки злости. Я орал и полосовал воздух саблей, ставил коня свечой и заставлял бледнеть интендантов. Одного из вспыливших адъютантов тут же вызвал на поединок. Конечно, он был не настолько храбр, чтобы схватиться со мной всерьез, но я повел с ним себя предельно жестко, поневоле заставив парировать мои атаки. По счастью, фехтовальщиком он оказался средненьким, а потому, поиграв с ним около минуты, я вышиб оружие из его рук и ударом плашмя попросту оглушил противника. Это окончательно ввергло офицерское собрание в панику, и, не теряя времени, я взялся за кадровую перестановку. Как в калейдоскопе люди перемещались, в считанные часы меняя погоны, уходя в отставку и сдавая оружие. «Недруги» генерала Хокена в этот день могли пировать на всю катушку. Очень многие из них подросли в чинах, многие украсили грудь орденами и медалями. По сути дела, командный состав я обновил более чем наполовину.

Возможно, это было чересчур, но я действовал по наитию. Тем более, что передо мной была армия, а армия во все времена уважала крепкую хватку. Эту самую крепость я и дал ей почувствовать. Возможно, этими людьми управляли еще более злые и свирепые паразиты — тем большую свирепость я должен был продемонстрировать со своей стороны. Такова природа всех хищников: они кусают тех, кто слабее, и убивают тех, кто выглядит иначе. А потому я маскировался, как мог, изображая не доброго отца, но злого отчима — столь же жестокого, сколь и справедливого. Помотавшись вдоль строя, я успел пожать не одну сотню рук, раздал около десятка затрещин. Заранее ознакомившись с личными делами Камских героев, украсил не менее полусотни мундиров гвардейскими крестами и звездами. Были, разумеется, и беседы с выбранными наугад хлопчиками. Мне нужна была правда, и я ее получал. Килограммами и тоннами. Впечатленные увиденным, солдаты с офицерами развязывали языки, высказываясь по полной программе. Я был суров и ласков и, в конце концов, сумел таки расшевелить эту братию. Двух толковых сержантиков из десанта решил и вовсе оставить при себе.

Со штабистами игры предстояли более сложные, но и тут главный расклад был уже совершен. Старых героев всегда заслоняют новые, а новые, по счастью, уже имелись. Я это видел по сияющим глазам, по оживленному говору справа и слева. Всего расклада я, понятное дело, знать не мог, но и совету Корнелиуса — быть одинаково ровным со всеми — следовать не собирался. Я выспрашивал, но не поучал. И, не откладывая дел в долгий ящик, тут же вершил и правил. Тот факт, что за все время моего пребывания в войсках ни одна мина не рванула подо мной, уже говорил о многом. Армия оказалась вполне лояльной, и эту лояльность следовало скорейшим образом превращать в дружбу…

Когда я покидал войска, в темнеющем небе распускались искристые цветы салютов, а смешавшиеся ряды бойцов ревели в тысячи глоток нечто похожее на «ура».

Тем не менее, все это было несколько дней назад, а сегодня… Сегодня мне предстояла очередная встреча со Звездочетом, и этой встречи я ждал с нарастающим нетерпением, поскольку прежние наши беседы проходили в обязательном присутствии Адмиральской свиты. Возможно, отношения Корнелиуса и Звездочета были не столь уж напряженными, но я отчетливо чувствовал повисшую в воздухе недоговоренность. И было видно, что человеку, занимающему почетный пост Звездочета, хочется поведать мне о значительно большем. Теперь подобная вольность нам была вполне по зубам…

— Как, однако, тихо! — вздохнула Ангелина. — Даже страшно.

— Не любишь тишины?

— Люблю. Но в той нашей квартире ее постоянно не хватало. Она была лакомством, понимаешь? А здесь… Здесь ее хоть ложками черпай. А когда мед — да целыми ложками, это уже не вкусно.

— Ты становишься философом, — я внимательно поглядел на Анну.

— Я всегда была такой. Только ты меня раньше не слушал. Или не слышал… — она осеклась. Эту тему она, как и я, старалась не трогать. Да и кто сказал, что необходимо знать друг о друге все до единой мелочи? Вовсе даже необязательно…

— Ладно, — я приблизился к шкафу. — Пора переодеваться.

— Пора?

— Увы… Трагедия всех официальных лиц в том и состоит, что они не могут себе позволить джинсов и драных свитеров. Да и в трусах по дворцу не очень-то походишь.