Андрей Щупов - Сонник Инверсанта

— А без? — Анна улыбнулась.

— А без — и подавно.

Время неспешной притирки и осторожного обнюхивания миновало. Едва нас оставили одних, я тут же задал вопрос в лоб:

— Так кто же я, черт побери? Человек, призрак, выскочка-авантюрист или природный шаман, силою снов изменяющий действительность?

Седенький старичок, обряженный отнюдь не в звездный маниак, а в самый заурядный и даже основательно помятый костюм-тройку, хитровато улыбнулся, рукой огладил аккуратную бороденку.

— Это, Ваше Величество, вам лучше знать, кто вы и откуда.

Я нахмурился.

— И все же… Нам надо выяснить диспозицию, вы не находите?

— Я свою давно выяснил.

— Понимаю. Вопрос первого выстрела. Кто быстрее спросит, и кто умнее ответит. Но я в такие игры предпочитаю не играть. Тем более, что на многие из моих вопросов у вас наверняка имеются исчерпывающие ответы.

— Вполне возможно. — Звездочет приглашающее кивнул в сторону кресел, сам присел, вольно забросив одну ногу поверх другой. На этот раз вел он себя несколько странно, и еще более странным было то, что последовало дальше. Изящно провернув в воздухе кистью, Звездочет ласково произнес:

— Ты бы объявился, что ли, Калистратушка! Уверен, наш гость тебя не испугается…

И в ту же секунду, угол комнаты осветился легкой вспышкой. В блеклом сиянии возник низенький человечек, который тут же и приблизился к нам. Шажочки у него были совершенно кукольные, и поначалу я даже принял его за Осипа. Однако размерами сходство и исчерпывалось. Этот лилипут мало чем напоминал моего Отсвета. Калистрат был более ухожен, а вместо железнодорожной шинели плечики его украшал вполне добротный смокинг. Впрочем, оттого он выглядел даже забавнее. Кукла и в смокинге!..

— Знакомая картинка, не правда ли?

— Это…

— Отсвет. Мой собственный. — Звездочет вальяжно качнул головой.

— Прошу любить и жаловать! — густым голосом добавил Калистрат. Кое-как взобравшись на кресло, он подмигнул мне карим глазом. — Ты, Ваше Величество, не пужайся. Мы, Отсветы, народ безобидный.

— Я знаю… — пробормотал я.

— Вот и хорошо, что знаешь, — улыбнулся Звездочет. — Наверное, настала пора раскрывать карты и снимать маски. Честно скажу, не очень хотелось бы расставаться со своей, но ты ведь, Петенька, меня съешь потом, разве не так?

Никакого мимического фокуса не произошло, не изменилась даже поза Звездочета, однако я вдруг рассмотрел, что передо мной сидит совершенно иной человек. Более молодой и статный, без бороды, с блестящими насмешливыми глазами.

Я тряхнул головой, и трансформация картинки ускорилась. Это казалось мистикой, чудовищным обманом зрения, но передо мной сидел… Передо мной сидел Димка Павловский собственной персоной! Образ его по-прежнему был неустойчивым, трепетал и двоился, но ошибаться я не мог, это был, разумеется, он. От оптической чехарды у меня поневоле навернулись на глаза слезы, и я поневоле припомнил давний эпизод, пережитый мною однажды на Азовском взморье. Нырнув тогда к затопленному катеру, я разглядел разлегшегося на ржавой палубе довольно крупного бычка. Я лег тогда напротив рыбины и уставился на него давящим человеческим взглядом. То ли хотел напугать, то ли заставить моргнуть. Но рыбы не моргают, и бычок преспокойно взирал на меня, не выдавая ни малейшего беспокойства. Время шло, и, глядя в его умные все понимающие глаза, я начинал ощущать растущее беспокойство. Стало казаться, что это не я, а он изучает меня — странное двуногое и двурукое существо, непрошенным образом погрузившееся в его родную стихию. Кончилось все тем, что в смятении я попытался его погладить, но даже этого сделать не сумел. Потому что вдруг рассмотрел, что это не бычок и вообще не рыба, а некое высшее существо, временно поселившееся на нашей неуютной планете. Его рот, огромные глаза, острые шипы на плавниках — все начинало странным образом расплываться и менять окрас. На миг мне даже показалось, что еще чуть-чуть — и я наконец-то увижу истинный облик азовского обитателя. Рука замерла в нескольких сантиметрах от его головы, трусливо дернулась назад, а последовавшее за этим удушье заставило меня торопливо всплыть на поверхность. Нечто подобное происходило со мной и сейчас. Облик старичка Звездочета неуловимо смазался, а вместо него отчетливо прорисовался мой давний друг и недруг Димка Павловский.

— Ну что? Ты ведь желал меня видеть, не правда ли? — Дмитрий снисходительно улыбнулся. — Да и я, честно говоря, соскучился. Кроме того, опасался, как бы тебя не сломали в психушке. Ты уж прости, но там моих людей не было. Да и с Адмиралом мы только-только начали налаживать нормальный контакт.

— Димка? — я никак не мог опомниться. — Ни черта не понимаю!..

— Спокойнее, Петруша, спокойнее. Медленно посмотри влево-вправо, а после вновь вернись ко мне. Адаптация к одному-единственному образу обычно происходит быстро.

— Какая еще, на хрен, адаптация!

— А ты уже забыл? Я ведь тебе толковал о матрицировании мира. Ты смотришь вокруг и видишь то, что ГОТОВ увидеть, не более того. Мир — всего лишь одна из интерпретаций мозга, цифровое изображение, поданное на сетчатку глаза, а после переработанное личностным процессором. Цель переработки — оптимизация всего видимого.

— Помню, читал, — с трудом выдавил я из себя. — Любимая теория наркоманов, мечтающих увидеть реальное мироздание.

— Что ж, их можно понять. Тот же псилоцибин усиливает восприятие, а метадон смещает палитру социальных эмоций в область откровенно животного спектра. Хотим мы того или не хотим, но мозг тоже фильтрует реалии по собственному произволу, зачищая от избыточной пестроты и лишнего негатива. Именно так создается угодная нам матрица. — Дмитрий пожал плечами. — Словом, был Звездочет — и сплыл. Лучше, если ты поскорее привыкнешь к подобным инверсиям. Тогда не будешь ахать по поводу экзотических картинок и сбывающихся снов…

— Ешкин кот! — я даже поперхнулся. — Значит, тебе тоже снится здешняя чертовщина?

Он скромно кивнул.

— Иногда бывает, хотя полагаю, что под влиянием наркотиков означенный процесс становится десятикратно опаснее.

— А может получиться так, что весь этот мир, ты, я и чертов Корнелиус привиделись мне в каком-нибудь случайном обмороке?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю! — Дмитрий усмехнулся. — Но как бы то ни было, усвой раз и навсегда: здешние грани более тонкие, нежели в обычном мире. Это во-первых, а во-вторых, для всех окружающих я по-прежнему значусь тайным консультантом двора. Для тебя же я — школьный товарищ, как в старые добрые времена.

— Никак не могу поверить…

— А ты постарайся. Сумеешь включить эту мысль, и в глазах у тебя тотчас прояснится.