Андрей Ерпылев - Наследники Демиурга

Не буду описывать тебе все перипетии нашего долгого путешествия, все ужасы и лишения… Все это ты не раз и не два читал в книгах других авторов. Скажу только, что оба мы вступили в Добровольческую Армию и труса не праздновали. Отбросив скромность, добавлю, что дослужился я до чина поручика и, возможно, пошел бы дальше, в конце концов, либо сложив где-нибудь голову, либо – разделив судьбу тысяч своих соратников и оказавшись на чужбине… Но судьба-злодейка рассудила по-своему, и в одной из лихих атак ранней весной двадцатого года подо мной разрывом снаряда убило лошадь, а самого тяжело контузило.

Слава богу, подобрали меня бесчувственного не красные, за которыми тогда осталась та деревенька, название которой я за давностью лет запамятовал (боюсь, что пользовали бы они меня исключительно свинцовыми пилюлями), а простая русская баба. И, что особенно важно, для которой цвет и форма кокарды, а также – есть на плечах погоны или их нет вообще, значило так же мало, как фазы Юпитера. Она кормила меня, лечила по мере сил и прятала на сеновале, пока проклятое селение многократно переходило из рук в руки. Дело в том, что кроме белых и красных действовала и иная сила – всякие „повстанческие армии“, сплошь состоявшие из бандюг и мародеров всех мастей. Причем все три силы увлеченно истребляли друг друга…

Оправился я лишь в середине лета. Фронт за время моей болезни откатился далеко к югу, и догонять своих стало бессмысленно. Тем более, поварившись два года в котле той страшной войны, я разуверился и в Белой Гвардии, поначалу казавшейся мне легионом новых витязей, призванных очистить многострадальную русскую землю от скверны. Насмотрелся я, понимаешь, на сожженные дотла деревни, и на десятки повешенных, и на зверства озверевших „освободителей“ над захваченными в плен противниками… Красных я обелять (прости за невольный каламбур) не хочу: там тоже хватало крови и зверств, но… Я просто-напросто устал. Мне ведь тогда было всего двадцать лет…

Поэтому, вместо того чтобы пробираться на юг, к своим, я, выправив в ближайшем городке липовые документы, подался в Москву. Спросишь, почему не в Петроград? Отвечу. В оскверненный большевиками родной город мне показываться не хотелось, да и единственных моих родных людей, как я узнал окольными путями, давным-давно не было в живых. К тому же там меня мог кто-нибудь узнать, а в те горячие деньки ставили к стенке и за меньшие проступки, чем служба в Белой Армии.

Честное слово, хотелось бы написать здесь, что я занялся каким-нибудь почтенным делом, например, поступил на завод, как сказано в моей парадной биографии, но исповедь есть исповедь…

Работы в голодной Москве не было, особенно для молодого человека, выглядевшего как пятнадцатилетний мальчишка, жить как-то было нужно, и я, как ни стыдно мне в этом признаваться, покатился все ниже и ниже… Я стал вором, Владик, обычным квартирным воришкой, домушником. Сперва лазил в пустующие квартиры через форточки, благо комплекция позволяла, затем приобрел навыки взломщика… Тогда, не скрою, мне даже нравилось это занятие: риск, адреналин в крови, вызов обществу, которое я презирал и ненавидел… Жаль только, что продолжалось все это недолго.

Где-то в конце двадцать первого года госпожа Фортуна отвернулась от меня, и, во время одной из облав, проводимой московским „чека“ на Сухаревке – тогдашней Рублевке воровского мира, я совершенно по-глупому спалился…»

– Покурить не найдется, гражданин начальник?

– Иди-иди, – конвоир несильно толкнул Сотникова прикладом винтовки в спину, – там тебе дадут покурить…

Положение, в котором оказался Георгий, как говорится, было «хуже архирейского». «Высшая мера социальной защиты» ему, конечно, не грозила: при аресте у парня изъяли бумаги, в которых он значился крестьянским сыном, да к тому же, от греха подальше, скостил себе пяток лет. Только теперь запоздало корил себя за то, что назвался он «фармазону», настрочившему ему «липу», своим подлинным именем…

Конвоир втолкнул его в накуренное помещение и отрапортовал, грохнув в рассохшиеся половицы прикладом «трехлинейки» с примкнутым штыком:

– Задержанный Сотников доставлен, гражданин следователь!

– Спасибо, Токарев. Можете идти.

– Но…

– Идите.

Красноармеец Токарев окинул подозрительным взглядом щуплую фигуру «преступника» и, слегка пожав плечами, козырнул.

– Проходите, Сотников, – любезно предложил следователь, лицо которого было неразличимо за мутными струями неподвижно висевшего в воздухе махорочного марева, когда они остались одни. – Присаживайтесь.

Что-то знакомое почудилось юноше в голосе хозяина кабинета.

– За что загребли, начальник? – развязно спросил он, разваливаясь на скрипучем стуле и лениво чвыркнув тугой струйкой слюны на пол: за месяцы, проведенные в воровской среде, не перенять манеры «московского дна» было невозможно, да и опасно. – Чистый я аки ангел небесный, вот те крест!..

– Ай-яй-яй! – укоризненно покачал головой одутловатый мужчина в горчичного цвета английском френче без знаков различия, сидевший напротив Георгия. – Как время меняет людей… А я ведь запомнил вас совершенно другим. Тоже гордым, дерзким, но другим…

– Чего?.. Не шей фуфло, начальник! Не встречались мы с тобой, – на всякий случай открестился Сотников, лихорадочно соображая, откуда ему знаком голос следователя.

Неужели довелось встретиться на полях гражданской? Тогда дело – швах… Или кто-то знакомый по «прежней жизни», по Петрограду?

– Какая же короткая у вас память, Георгий Владимирович, – усмехнулся следователь, снимая очки в металлической оправе. – Всего три года прошло…

– Дмитрий Иринархович?!!..

Разговор продолжился на частной квартире, куда бывший жандармский полковник отвез своего старого знакомца, освободив его из «кутузки» по всем правилам. Георгий воспринимал все действия будто во сне, не в силах поверить в происходящее. Вот уж кого он никак не ожидал увидеть здесь, так полковника Кавелина, особенно в его нынешней ипостаси.

– Знаете, господин полковник, – сообщил он своему спасителю, когда тот, скинув ненавистную глазу униформу и переодевшись в домашнее, пригласил к столу, ломившемуся от роскошных, по меркам того времени, яств, – меня бы ничуть не удивило, встреться мы с вами года полтора-два назад где-нибудь в штабе генерала Деникина. Но тут… В большевистской Совдепии…

– Во-первых, не господин, а во-вторых – уж точно не полковник, – усмехнулся Кавелин, разливая из хрустального запотевшего графина в крохотные рюмочки ледяную водку. – И вообще, постарайтесь-ка забыть все это и как можно крепче. Думается мне, что в ближайшие годы подобные слова прочно исчезнут из нашего с вами лексикона… Кстати, дорогой мой, можно ли вам употреблять столь крепкие напитки? Помнится, по бумагам, вам всего шестнадцать!