Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]

Руки его, заметил мальчик, были покрыты серым налетом пепла, частично неорганического происхождения, частично сгоревшего и тщательно просеянного конечного продукта эволюции жизни. Все теперь перемешалось понимал мальчик, и смахнул с себя этот налет. Он больше уже не думал о нем; другая мысль завладела его умом, если вообще еще можно было хоть как-то мыслить среди криков и взрывов снарядов. Голод, он уже шесть дней ничего не ел, кроме крапивы, а теперь и ее уже не стало. Выгон, поросший сорняками, превратился в одну огромную воронку. На краю ее появились какие-то другие, неясные, изможденные силуэты. Как и мальчик, они молча постояли какое-то время, а затем растворились в дымке. Какая-то старушка в повязанном на голове платке и с пустой корзиной под мышкой. Однорукий мужчина, глаза у которого были такими же пустыми, как и эта корзина. Девушка. Снова исчезнувшая среди обгоревших обрубков, некогда бывших стволами деревьев, где прятался и мальчик Эрик.

А змея танков все ползла и ползла.

„Когда-нибудь она закончится?“ — Ни к кому не обращаясь, задавался таким вопросом мальчик. И если все-таки закончится, что тогда? Наполнят ли они когда-нибудь свои чрева, эти…»

— Фрейгерр, — раздался голос Пфердехуфа. — Извините, что вас побеспокоил. Только одно слово.

Рейсс подскочил, закрыв книгу.

— Пожалуйста.

Вот здорово он пишет, подумал Рейсс. Полностью перенес меня туда. Заставил ощутить реальность падения Берлина под натиском британцев, столь ярко описанного, будто так было на самом деле. Бр-р. Он вздрогнул.

Неудивительно, что эта книга запрещена на всей территории Рейха. Я и сам бы ее запретил. Я уже сожалею о том, что начал ее читать, но уже слишком поздно. Теперь, хочешь — не хочешь, но нужно дочитать до конца.

— Пришли какие-то моряки с немецкого судна, — обратился к нему секретарь, — они требуют, чтобы о них доложили.

Рейсс вприпрыжку побежал к двери.

В приемной его ждали три моряка в плотных серых свитерах, все трое с густыми, светлыми копнами волос, суровым выражением лиц, все слегка нервничали.

Одарив их дружеской улыбкой, Рейсс поднял правую руку:

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер, — невнятно ответили моряки и начали выкладывать перед ним свои документы.

Зарегистрировав их посещение консульства, он поспешно вернулся в свой кабинет.

Оставшись один, еще раз открыл «И саранча легла густо».

На глаза ему попался эпизод с упоминанием о… Гитлере. Теперь он уже чувствовал, что не в состоянии останов. Он начал читать с первой подвернувшейся фразы и почувствовал, как у него начинает гореть затылок.

Суд, сообразил он, над Гитлером. По окончании войны. Гитлер в руках у союзников. Боже ты мой! А также Геббельс, Геринг, все остальные. В Мюнхене. Очевидно, Гитлер отвечает на вопросы обвинителя-американца.

«…еще раз вспыхнул на мгновенье, казалось, черный, пламенный дух прежнего его. Упруго дернулось охваченное трепетом бесформенное тело; приподнялась голова. С губ, с которых непрерывно сочилась слюна, слетел каркающий наполовину лай, наполовину шепот: „Дейче, хир, стех… их…“ Дрожь пробежала по тем, кто видел и слышал это, кто сидел с плотно прижатыми к голове наушниками и напряженными лицами — русским, американцам, британцам, немцам — всем одинаково. Да, мелькнуло в голове у Карла. Вот он снова стоит здесь… он победил нас — и более того. Они раздели догола этого „сверхчеловека“, показали, чем он является на самом деле. Только…»

— Фрейгерр…

До Рейсса дошло, что в кабинет вошел секретарь.

— Я занят, — сказал он сердито, захлопывая книгу. — Ради бога, не мешайте мне дочитать ее!

Безнадежно. Он понимал это.

— Еще одна шифровка из Берлина. Я мельком взглянул на нее, когда начали расшифровывать. Речь идет о политическом положении.

— Что же в ней говорится? — пробормотал Рейсс, потирая лоб кончиками пальцев.

— Доктор Геббельс неожиданно выступил по радио. Очень важная речь. — голос секретаря зазвучал взволнованно. — От нас требуется взять текст — сейчас его расшифровывают — и напечатать в местной прессе.

— Да, да, — согласился Рейсс.

В ту же секунду, когда секретарь покинул кабинет, Рейсс опять открыл книгу. Гляну-ка еще разок, несмотря на прежнее свое решение…

«…тишине Карл размышлял над убранным флагами гробом. Здесь он лежит, и теперь его уже нет, на самом деле нет. Нет даже таких демонических сил, которые могли бы воскресить его. Этого человека — или был он все-таки „Юберменшем“, „сверхчеловеком“, — за которым слепо следовал Карл, которого боготворил… даже тогда, когда тот уже был по сути на самом краю могилы. Адольф Гитлер ушел в небытие, но Карлу совсем не хотелось умирать. Я не последую за ним, нашептывал ум Карла. Я остаюсь, я буду жить. Обновленным. Мы все станем обновленными. Должны стать.

Сколь далеко, сколь ужасно далеко завела его магия вождя. И что же она из себя представляла теперь, когда поставлена последняя точка в этой невероятной летописи, в этом путешествии из стоявшего на отшибе захолустного городишки в Австрии, через гноящееся нищенство в Вене, кошмарные муки в ее клоаке, через политические интриги, основание партии, к штурвалу канцлера, к тому, что на какое-то мгновенье показалось тогда почти что господством над всем миром.

Карл теперь все понимал. Это чудовищный обман. Адольф Гитлер лгал всем им. Он увлек их пустыми словами.

Но пока что еще не поздно. Мы разоблачили твой обман, Адольф Гитлер. И мы теперь понимаем, в конце концов, цели, к которым ты стремился. Цели партии нацистов. Установление чудовищной эры убийц и мегаломаниакальных фантазий — вот в чем они состояли. Вот в чем.

Повернувшись, Карл побрел прочь от безмолвного гроба…»

Рейсс закрыл книгу и некоторое время неподвижно сидел. Несмотря на все свое отношение к прочитанному, он расстроился. Следовало бы посильнее прижать этих япошек, решил он про себя, чтобы пресечь распространение этой гнусной книги. Фактически, они откровенно умышленно потворствовали росту ее популярности. Ведь вполне можно было арестовать этого — как его там? Абендсена. Их влияние на Среднем Западе огромно.

И вот что больше всего его расстроило. Смерть Адольфа Гитлера, поражение и уничтожение Гитлера, партии и самой Германии, как описано в книге Абендсена… все это было сделано с этаким необыкновенным пафосом, скорее даже в старинном духе, по сравнению с тем, что происходило в реальном мире. Мире германской гегемонии.

Как могло так случиться, задумался Рейсс. Неужели это все сила писательского воображения?

Этим романистам известен миллион всяких фокусов. Взять, к примеру, доктора Геббельса, то, как начинал он, занимаясь литературой. Обращаются к самым сокровенным желаниям, которые таятся в любом человеке, независимо от внешней респектабельности. Да, писатель знает человеческую натуру. Знает, насколько никчемны все эти людишки, чье поведение определяется работой желез в мошонке, которые со страху не знают, в какую щелку забиться, предают любое дело по причине своей алчности — все, что остается сделать писателю, это бить по барабану — а тот знай себе, откликается. А он, писатель, смеется, разумеется, втихомолку над тем эффектом, который производит.