Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]

— В чем дело? — спросил Эд, глядя на него. — Нервничаешь?

— Нет, — сказал Фринк.

— Я не намерен стоять там чурбан чурбаном, — сказал Эд. — У меня есть парочка собственных задумок. Меня совсем не пугает это шикарное место и то, что пришлось на себя напялить этот модный костюм. Признаюсь, не люблю наряжаться. Признаюсь, что не очень-то удобно себя чувствую. Но это все не имеет ни малейшего значения. Я все равно намерен туда пойти и показать этому олуху, какая первоклассная у нас продукция.

Как это любезно с твоей стороны, подумал Фринк.

— Черт, если ты мог туда пойти и уверить его, что ты якобы поверенный японского адмирала, то и я вполне в состоянии уговорить его, что на самом деле настоящие ювелирные изделия ручной работы, продукт творчества, что это…

— Ручной выделки, — поправил его Фрэнк.

— Да. Ручной выделки. Так вот что я имею в виду. Я пойду туда и не уйду, пока не докажу, что это стоит его денег. Он должен будет купить. Если же он этого не сделает, то он на самом деле болван. Я уже присмотрелся — в продаже нигде нет ничего подобного тому, что мы предлагаем. Боже, когда я думаю о том, что он, может быть, посмотрит и ничего не купит — я злюсь настолько, что меня начинает трясти.

— Скажи ему обязательно, что это не гальванопокрытия, а высшего качества полировка, — сказал Фринк. — Что медь у нас — это настоящая медь, а латунь — настоящая латунь.

— Позволь мне самому придумать, что и как ему говорить, — сказал Эд. — У меня есть пара по-настоящему превосходных идей.

Фринк задумался: я мог бы взять парочку образцов — Эд даже не заметит — упаковать их и послать Джулии. Пусть узнает, чем я сейчас занимаюсь. Почтовые чиновники разыщут ее. Я пошлю заказную бандероль по последнему известному мне адресу. Что она скажет, когда развернет пакет? Надо вложить туда записку, в которой я объясню, что это я сам изготовил; что я теперь партнер в одном небольшом бизнесе, связанном с созданием новых оригинальных женских украшений. Я распалю ее воображение, постараюсь так рассказать об этом, чтобы ей захотелось узнать больше, чтобы у нее появился интерес. Расскажу о драгоценных металлах и поделочных камнях. О тех местах, куда мы рассылаем эти украшения, в какие шикарные магазины…

— Он где-то здесь? — спросил Эд, притормаживая пикап. Сейчас они были в самой гуще уличного транспорта в центральной части города; коробки зданий затемняли небо. — Я, пожалуй, припаркуюсь.

— Еще пять кварталов, — сказал Фринк. — У тебя есть сигареты с марихуаной? Одна такая не помешала бы, чтобы успокоиться.

Фринк протянул ему пачку «Чиен-лаис», что означало «Музыка сфер», к этому сорту он пристрастился еще в «У-М Корпорейшн».

Я уверен в том, что она живет с кем-нибудь, подумал Фринк. Спит с ним. Будто она его жена. Я знаю Джулию. Иначе ей не прожить. Я знаю, какой она бывает с наступлением ночи. Когда становится холодно и темно, и все разбредаются по домам. Собираются в своих жилищах. Она не создана для одиночества. Как и я, отметил он про себя.

А может быть, у нее и в самом деле славный парень. Какой-нибудь робкий научный работник, которого она же сама и подцепила. Джулия как раз для такого рода молодого человека, у которого никогда не хватает смелого подхода к женщине. Она не грубая и не распущенная. Знакомство с такой, как она, это удача. Я очень надеюсь, что она не с каким-нибудь стариком — опытным и развращенным, который издевается над ней, не выпуская зубочистки из угла рта — вот этого я бы не смог перенести.

Он почувствовал, что начал тяжело дышать, представляя себе волосатого мясистого мужлана, крепко закабалившего Джулию, сделавшего жизнь ее убогой и несчастной… Я знаю, что она в конце концов кончит тем, что убьет себя, если не найдет подходящего мужчину — нежного, чуткого, доброго, такие часто встречаются среди ученых, который был бы в состоянии понять все ее трудности, с которыми она сталкивается.

Я был слишком грубым с нею, подумал он. Но я не такой уж плохой, сколько есть мужчин гораздо хуже, чем я. Я всегда мог угадать, о чем думает, чего хочет, когда она начинала дурить или когда у нее было плохое настроение или меланхолия. Я так долго заботился о ней, стараясь ей угодить. Но этого оказалось недостаточно. Она заслуживала большего. Она заслуживает куда большего.

— Я ставлю машину, — сказал Эд. Он нашел подходящее место и теперь давал задний ход, оглядываясь через плечо.

— Послушай, — обратился к нему Фринк, — можно сделать парочку образцов моей жене?

— А я и не знал, что ты женат, — занятый всецело установкой машины, Эд ответил ему чисто машинально. — Разумеется, но только не из серебра.

Эд заглушил мотор пикапа.

— Вот здесь, — сказал он. Дыхнув дымом марихуаны, загасил окурок о крыло и швырнул его на пол кабины. — Пожелай мне удачи.

— Ни пуха, ни пера, — сказал Фрэнк Фринк.

— Вот, послушай. На обороте сигаретной пачки есть одна строфа японской «вака». — Эд вслух прочел стих, стараясь перекричать шум уличного движения:

Он вернул пачку «Чиен-лаис» Фринку и произнес:

— К черту! — после чего хлопнул Фринка по спине, ухмыльнулся, открыл дверцу, подхватил плетеную корзину и вышел из пикапа.

— Я разрешаю тебе бросить десять центов в счетчик, — сказал он, становясь на тротуар.

Еще через мгновенье он затерялся среди других пешеходов.

Фринк вышел из кабины и бросил монету в прорезь счетчика.

Джулия, подумал он, ты так же одинока, как и я?

Я боюсь всей этой затеи с ювелирным промыслом. Что, если из этого ничего не выйдет? Именно так считает Оракул. Слезы, вопли, ругань…

Мужчина смело смотрит в лицо сгущающимся теням своей жизни. На своем пути к могиле. Будь она здесь, все было бы не так уж плохо. И вообще, не было бы так плохо.

Я боюсь, понял он. Предположим, Эд не продаст ни единого предмета, предположим, нас засмеют?

Что тогда?

На простыне, постланной на полу комнаты, Джулия лежала с Джо Чиннаделла, повернув его прямо перед собою. Было тепло и душно от полуденного солнца. Их тела стали влажными от обильного пота. Капля, скатившись со лба Джо, задержалась на мгновенье на его скуле, затем упала ей на горло.

— С тебя все еще капает, — прошептала она.

Он ничего не ответил. Дыхание у него было медленным, глубоким, монотонным… как дыхание океана, подумала она. У нас внутри ничего нет, кроме воды.

— Ну как? — спросила она.

Он пробормотал, что это было просто здорово.

Еще бы, подумала Джулия. Я тоже так думаю. А теперь нам обоим надо подниматься, приводить себя в порядок. Но разве это плохо? Что это, признак подсознательного неодобрения?