Владислав Крапивин - Тополята

Начинался урок, Тенька и Танюшка сели рядом за стол, и она вдруг спросила:

– Шурик твой друг?

– Ну… сосед. Играем иногда вдвоем… Он хороший…

Тенька стеснялся слова «друг». Оно – как признание в сокровенном. Юковой вот тоже не скажешь: «Ты моя подружка»…

Танюшка скользнула мизинцем по засохшей царапине над Тенькиным коленом. Шепнула:

– Больно было?

Она, конечно, знала, что больно не было. Ей просто вздумалось пожалеть его. И Тенька это понял. Хотел сказать «фигня какая» и дернуть ногой. Но… вместо этого положил свою ладонь на Танюшкины пальцы.

– Тань, а ты когда уезжаешь? Сразу, как начнутся каникулы?

– Сразу…

– Жалко…

Она чуть улыбнулась:

– Знаешь что? Мы будем пускать кораблики и вспоминать друг дружку. Ладно?

– Ага… – выдохнул Тенька. И вдруг догадался: – Подожди… вот! – Он дернул уголок нашивки с корабликом. Нашивка оторвалась легко, словно ждала этого. На штанах с краю остался не выцветший квадратик. Сразу ясно стало, каким ярким был Тенькин костюм две недели назад. – Тань, держи. У тебя будет кораблик, как у меня. Ты пришей… Тогда, если даже не станут работать запускатели, мы все равно… ну, как за одной партой… – Он тут же застеснялся, засопел, но Танюшка осторожно взяла лоскуток, подержала у щеки.

– Тень, спасибо… Ой, а тебе не попадет?

– Ни капельки!

Теньке не попало. Потому что он сразу показал маме след от споротого лоскутка:

– Вот… Подарил Таньке Юковой. Пусть у нее будет такой же…

Мама не успела ничего понять – он всхлипнул.

– Господи, да что случилось?

– Ничего не случилось. Только… почему так? Еле-еле успеешь подружиться, и – в разные стороны. Эта заср… ювеналка. Из-за нее…

Мама не рассердилась на Теньку за нехорошее слово.

– Ну-ка, расскажи…

Он всхлипнул снова и рассказал.

Мама пригладила ему недавно подстриженные волосы.

– Что поделаешь. Такая жизнь. Кабы все было гладко на свете…

Тенька улыбнулся сквозь слезинки:

– Виталя говорит: была бы полная гармония во вселенной. Только ее не добиться никогда…

– Ну, давай я хоть чуточку заделаю пробоину в гармонии. Вышью тебе новый кораблик. Такой же…

И вышила. За пару дней. Для нее всякие вышивки и аппликации были «отдыхом души».

В последний понедельник мая Тенька пришел на уроки с новой нашивкой на штанах. Похвастался перед Танюшкой (слезинок теперь не было):

– Вот, мама сделала ре-став-ра-цию…

– Она молодец…

– Да!.. Эй, Запал!

– Че? – остановился пробегавший по классу конопатый Лех Семейкин, у которого было такое прозвище.

– У тебя ведь мобильник с фотиком, да?

– Козе понятно, – с удовольствием отозвался Лех.

– А у нас с Юковой… с Танюшкой то есть – без. Слушай, сними нас вместе. А потом пришли мне по е-мейлу. А я ей. А то ведь она уедет скоро насовсем… Можешь?

Это была храбрая и честная просьба. Ни для каких «тили-тили» после нее ни у кого не повернулся бы язык.

– О чем базар, – сказал Лех. – Становись. На первый-второй рассчитайсь…

И они встали рядом. Танюшка Юкова в синем платьице с вышитым корабликом у плеча и Тенька Ресницын с такими же корабликами на костюме. И Лех несколько раз мигнул аппаратиком. В этот момент подошла Анна Евсеевна.

– Сними меня с Таней и Теньчиком! Пусть у меня будет память о Танюшке. А у нее обо мне…

…Забегая вперед, надо сказать, что Семейкин добросовестно переслал Теньке снимки. На казенный компьютер, что стоял в вахтерке. У Юковых компьютера не было, и Тенька попросил маму отпечатать несколько фотографий в институтской лаборатории и отправить Танюшке в большом конверте. А еще один снимок – на котором они с Анной Евсеевной – он приклеил над кроватью. Но это случилось лишь в середине лета. А пока заканчивался май, доцветала сирень…

Тенька и Шурик мотались на качелях недалеко от Виталиной дворницкой. Было это в начале июня. Стояла жара.

– Свариться можно, – сказал Шурик. – Тень, пройдем на Косу, искупнемся.

– Не…

– Да ты чего? Простыть боишься? Вода уже прогретая, как молоко в духовке…

Тенька помолчал и признался:

– Мне мама не велит…

– Она не узнает.

– Шурка, я ей честное слово дал, что не буду купаться без взрослых. Слово лучше уж не нарушать, а то хуже будет… В прошлом году попробовал, и потом несколько ночей жуть снилась.

– Какая? – сочувственно спросил Шурик.

– Всякая…

Тенька не стал рассказывать, что приснилось, будто мама умерла. Это было ужасно само по себе. И еще ужаснее от того, что умерла из-за нарушенного Тенькиного слова. И ничего (ну совершенно н и ч-е г о!) нельзя поправить. Хоть заберись на самый высокий балкон и грохнись оттуда головой об асфальт – маме это не поможет… Нет уж, на фиг такие купанья. Проще попросить, чтобы мама сходила с ним к разрушенной водной станции и посидела на берегу, пока Тенька плещется на мелководье (пловец-то он был так себе). Но сейчас мама была на дежурстве…

Шурик, видать, что-то понял. Помолчал. И нашел выход!

– А мы не будем без взрослых! Позовем с собой Дед-Сергея! Он любит гулять у тополей. И за нами понаблюдает, как мы бултыхаемся! Полная техника безопасности…

Это была мысль!

Дед-Сергей – это дед Шурика, он приехал к Черепановым в мае три недели назад. Встречался со старыми друзьями. Друзей осталось немного. Они вспоминали молодые годы и бывало, что участвовали в студенческих пикетах, которые охраняли тополя. Блондаренко по телику пообещал, что зеленстроевские деятели не тронут деревья, но веры ему не было, и пикеты с Косы не уходили. И рельсы между тополями висели. Весь окрестный люд – и взрослые, и ребята – знал, что зря колотить по рельсам нельзя: получится ложная тревога. Никто и не колотил. Только однажды компания, в которой были Трафик и Спица, попробовали поднять звон. Студенты их напинали и обещали в следующий раз выпороть при стечении публики…

По ночам на Косе горели костры. Бывало, что Дед-Сергей приходил сюда в такое вот позднее время. Подсаживался то к одному, то к другому костру, заводил беседы, рассказывал о прежних временах и о том, кто какой посадил тополь. Иногда он путался, забывал имена, однако его все равно слушали почтительно и с пониманием. Два раза Дед-Сергей брал с собой внука Шурика…

А гулять по Айзенверкенбауму Дед-Сергей не любил. Говорил, что от прежнего Колыбельцева не осталось ничего…

– Испоганили город чиновничьи души. Только и сохранилось, что наша аллея…

На приглашение Шурика и Теньки Дед-Сергей отозвался охотно. Украсил себя старомодной панамой, облачился в просторную белую рубаху и прихватил отполированную клюку. Ну, настоящий старый профессор на отдыхе (каким он и был в самом деле).

Вышли на Косу. Дед-Сергей – высокий, костлявый, длинноносый – шагал бодро и широко. Рубаха болталась на нем, как повисший вдоль мачты парус. Дед клюкой показывал то на одно, то на другое дерево.