Владислав Крапивин - Тополята

– Так оно, – сказал Виталя. – А когда Яков Михайлыч уезжал в Хайфу, оставил ее на память моей бабушке. А она потом подарила мне…

– Жаль, что гитара не магнитофон… – Дед-Сергей погладил облупленное дерево.

– Почему жаль? – строго спросил маленький Егорка Лесов. Он сидел на верстаке рядом с Эвелиной Полянской.

Дед-Сергей объяснил:

– Потому что не хранит в памяти песен, которые пели в давние времена…

Хулиган-семиклассник Жох спросил с дерзкой ноткой:

– О комсомольской юности?

Эвелина крепко двинула его гладкой коричневой ногой.

Дед-Сергей не рассердился на Жоха. Кивнул:

– В том числе… Но не только… Например, вот такие… – Он взял аккорд и пропел сипловатым баском:

Теньке показалось, что открылась книжка про дальние страны и дохнуло нездешним ветерком, запахом тропических трав. И тревогой…

– Это про что? – вырвалось у него.

– Кажется, это Киплинг. Про колониальных солдат на Мадагаскаре… – объяснил Дед-Сергей.

– А дальше? – спросил кто-то из дальнего угла.

Дед-Сергей спел еще пару куплетов.

Помолчали. Никто не хотел вступать в колониальные войска и завоевывать Мадагаскар. Но ощущение опасности, от которой может спасти только надежный товарищ, накрыло всех молчаливой серьезностью. Игорь и Витя Лампионовы придвинулись к сумрачному Жоху. Эвка Полянская обняла за плечо Егорку. Шурик Черепанов тихонько задышал у Тенькиной щеки. Несколько мальчишек с Карпухинского двора – Славик Саночкин, Максим Полянов, Данька Сверчок – подобрались от дверей и сели у ног Дед-Сергея.

В тишине угаснувшей суровой мелодии словно жило еще эхо:

Егорка вдруг спросил из-под Эвкиного локтя:

– Сергей Сергеич, а вы, может, знаете песню про Гавроша? И про маленький тополь…

– Что? – нервно удивился Дед-Сергей. – А, да… Помню. Тоже была наша песня. А ты откуда ее знаешь?

– Папа вспоминал. Но он знает всего четыре строчки: «Срублен маленький тополь, а зачем – не поймешь. Он лежит на обочине, как убитый Гаврош…»

– Да… – кивнул Дед-Сергей. – Только немного не так. А вот так… – И запел не прежним баском, а высоким, почти мальчишечьим голосом:

Струны погудели и умолкли…

– Ни фига себе… – проворчал Жох. – Это вам не группа «Лысый кенгуру». Чегой-то цепляет не по-нынешнему…

– Да… – хмуро согласился Дед-Сергей. – Цепляет «по-тогдашнему». Начало шестидесятых. Мой однокурсник сочинил, Валя Заславский. По горячим следам…

Никто не знал, что за «горячие следы» были в ту бесконечно далекую пору. И никто не решился спросить. Лишь Виталя помолчал и сказал:

– Новочеркасск… Да?

– Оно так… – согласился Дед-Сергей. Оглядел народ, поставил гитару у ног, согнулся, уперся щетинистым подбородком в гриф. – Долго про те дела история молчала, но теперь уже не секрет. Детям полезно знать…

– Дед, что знать-то? – нетерпеливо сказал Шурик.

– В шестьдесят втором году прошлого века… Считалось, что стоит счастливая социалистическая пора, а только стал в магазинах пропадать хлеб, начали расти цены, голод подступил нешуточный. А по радио кричали, какая у нас прекрасная жизнь… И вот в городе Новочеркасске поднялся народ. Не так, чтобы совсем бунт, но вроде того. А власти вызвали войска. Велели открыть огонь по безоружной толпе… Не знаю, понимали те парни, в кого стреляют, или нет. Может, думали, что присяга превыше всего. Сколько там людей насмерть положили, я не помню. Десятка два или три. Однако самое страшное вот что. Говорят, первый залп велено было сделать над головами, и пришелся он по деревьям. А на деревьях-то полно любопытных мальчишек. Ну, они и посыпались, как переспелые груши – кто с перепугу, кто раненые, а кто и неживые… Рассказывают, что один майор, когда увидел это, прямо на месте пустил себе пулю в висок… Но не все майоры такие…

– Остальные стреляли? – в тишине спросил Егорка Лесов.

Дед-Сергей не ответил, было ясно и так. Он сказал:

– Мы, студенты здешних институтов, были тогда на военных сборах в Сухой Елани. И туда дошли эти слухи, хотя, конечно, ни слова не было ни по радио, ни в газетах… Шумно возмущаться тогда было нельзя, роптали глухо, в палатках и на опушке. А потом Заславский сочинил вот это. И стали петь, собираясь в кружки. И не очень опасались. А что? Ведь не было в песне этой ни про Новочеркасск, ни про убитых ребятишек. Но офицеры все же почуяли что-то. Однажды подполковник Семенов, с нашей военной кафедры, подошел, прислушался. «О чем поем, товарищи курсанты?» Сначала примолкли, а потом прорвалось. Выложили все, что знали. Бывают минуты, когда уже не страшно… Семенов послушал молча, а как узнал про застрелившегося майора, сказал негромко: «Я бы тоже…» И ушел… Хороший был мужик, скоро его отправили в запас…

И опять наступило молчание. Что тут скажешь? Наконец подал голос Жох:

– Ладно хоть, что нынче не стреляют. Обычно дубинками орудуют…

– Как в Заозерске, – вспомнил Максим Полянов.

– Менты стреляют и сейчас, – вставил Данька Сверчок. – Но больше по пьяному делу…

Милицию переименовали в полицию, но храбрых воинов с дубинками по-прежнему именовали ментами. Или ментухаями.

Егорка Лесов неожиданно спросил:

– Сергей Сергеич, значит, в Ново… в том городе было восстание?

– Восстание, это когда с оружием, – вздохнул дед Шурика. – А там люди были с голыми руками.

Виталя вдруг насторожился:

– Ни слова о политике! Сюда движется моя будущая супруга Алена Гавриловна. Сейчас будет давать нам разгон.

Алена не стала давать разгон – ни Витале, ни его друзьям, только сказала не очень ласково:

– Звонил твой подозрительный приятель по кличке Доцент. Говорит, что у тебя телефон молчит…

– Разрядился, паразит… А что он сказал?

– Кто? Паразит?