Владислав Крапивин - Тополята

– Я знаю. И знаю, как он тебе ответил. По-моему, правильно…

– Все правильно, что на пользу начальству, – сказал Кабул. Звон внутри стал ровным и спокойным.

– Известно ли тебе, что сквернословие – грех, по тяжести своей равный курению и богохульству?

– Слышал, – согласился Кабул.

– Ты понятливый малый… Тогда пойдем со мной в уголок, где ты еще не бывал. Знаешь, куда?

– Видел…

– Вот и хорошо… Надеюсь, не будешь упрямиться? А то можно позвать помощников. Например, сестру Аксинью…

– Она тоже любит «учить»?

– Тоже, – улыбнулся брат Нефед.

– Не надо звать, – сказал Кабул. – Я сейчас.

Он спиной вперед шагнул к выходу из беседки. Лук был спущен. Кабул стремительно размотал тетиву. Коленом уперся в середину лука, надел петлю тетивы на латунный мысок. Четыре стрелы уронил под ноги, а пятую положил на выступ рукояти. Тремя пальцами взялся за капроновый шнур, чуть потянул. Похожий на тупую пулю наконечник теперь смотрел Нефеду в живот.

Нефед удивился, но только на секунду. Тут же скривил улыбку.

– Чадо неразумное. Снова угодишь за проволоку…

– Посмотрим, кто куда угодит…

– Ты же говорил, что не сможешь стрелять в людей!

– В людей – да. А в таких отморозков…

– Дурачок. Из этой игрушки никого не убьешь…

– Я и не хочу убивать. Я отстрелю тебе одно место. Больше не будешь работать воспитателем…

Толстая красная папка Нефеда была у него в руках. Он быстро опустил ее, заслонил низ живота. И приоткрыл рот. Затем будто очнулся, сделал шаг вперед.

Кабул понимал, что крепкую обложку с толстой пачкой бумаги стрела не пробьет. Но все же выстрелил именно в этот красный прямоугольник, в его центр. Нефеда отшатнуло. Кабул бросил в него лук, прыгнул назад и кинулся сквозь рябиновую чащу. В сторону реки. Там не было ограждавшего лагерь частокола. Этот стремительный бег – сквозь кусты, лужайки и сосновую поросль занял около минуты. И вот – обрыв над узкой, но неспокойной Товаркой. Солнце протянуло по ней золотые шнуры.

Подходящего спуска к воде не было. В сотне метров отсюда тянулась вниз лестница, она вела к отгороженному для купания «загону», однако там наверняка дежурил сторожевой наряд. Кабул посмотрел вниз. Приказал себе: «Марш!» – и прыгнул, целясь подошвами в крутой песчаный пласт. Песок будто охнул под Кабулом, и пласт поехал вниз, по веткам и плетям корней. Потом он рассыпался среди тонких, горизонтально торчащих кленов. Кабул схватился за ветки, подержался, прокатился кубарем несколько метров и оказался на плоских камнях у воды. Встал, пошевелил плечами, потоптался. К длинным царапинам на икрах прилипли песчинки, слегка болело ухо, но серьезных повреждений, кажется, не было. По-прежнему звенело внутри, но все еще от спора с Нефедом, а не от стремительного спуска.

Удивительно, что он не потерял бейсболку!

Кабул вынул из брючного кармана мобильник: работает ли? Надо же, работал как ни в чем не бывало!

В лагере Кабул почти не пользовался телефоном: кому звонить-то? Один раз набрал номер мамы Эмы (позабыв про обиды), однако сеть была заблокирована. Оно и понятно – заграница…

Кабул спрятал мобильник под бейсболку и глянул через реку. Течение было не очень быстрым, но заметным. Кое-где вода кудрявилась у торчащих камней. Плавал Кабул неважно – где было учиться-то? Разве что в Алуште? Зимой, правда, записался в бассейн, однако там не понравилось: пахло хлоркой, как в интернатских туалетах…

Сейчас он по-настоящему струхнул: переплывет ли? К счастью, увидел у берега выбеленную солнцем корягу, она шевелилась в струях воды. Словно приглашала: поплывем. Что было делать-то? Кабул, не раздеваясь, вошел в воду по пояс, поежился от липкого холода, лег в развилку коряги животом. Оттолкнулся подошвами от песчаного дна. Его мягко понесло вдоль берега. Кабул с полминуты полежал на коряге, привыкая к плаванию. Вроде бы ничего страшного. Начал грести двумя ладонями, чтобы коряга в бегучих струях приблизилась к другому берегу. И она стала приближаться. Иногда кружилась в потоке, но не опасно. И наконец течение вынесло «корабль» Кабула на отмель. Кабул на прощание погладил корягу и толкнул дальше: «Путешествуй…»

Он отряхнулся и пошел через мелколесье низкого берега на юг. Знал, что где-то недалеко проходит дорога, ведущая к станции электрички. Камуфляжная ткань-плащовка высыхала на ходу…

Погони Кабул не опасался. Конечно, будут искать, постараются настигнуть, но едва ли Нефед очухается в первые минуты и сразу поднимет тревогу. Небось побежит сперва к старцу Ефрему, чтобы испросить благословение на поиски беглеца – такие там правила.

Кабул шел среди кустов и сосенок около получаса. Вынул из-под бейсболки мобильник, попытался позвонить маме Эме. Если бы услышал ее голос, снова позабыл бы все плохое. «Мама Эма, вы когда приедете?» Но связи, как и в прежние дни, не было. Зато настоящая мама откликнулась сразу.

«Мама, я правильно сделал, что ушел?»

«Ну… может быть, и правильно. Раз ушел, держись. Обратного пути нет… Я с тобой…»

Кабул сунул телефон в просохший карман, глянул вперед. За ветками шумели и мелькали машины. Он вышел к обочине. Нужно было перейти асфальт. Но на пути оказался глубокий кювет. В нем стояли высокие сорняки с белыми цветами-зонтиками, колючими шариками-головками и зубчатыми листьями. Кабул с ходу ухнул в заросли. Ядовитый лист куснул его под коленом. Кабул лягнул вредное растение и нагнулся, чтобы почесать ногу. И увидел красную мордашку с черными блестящими глазами. Из травы и твердых стеблей смотрела на него головка игрушечного коня.

Глаза были как ягоды-смородины. Блестящие и живые. Кабул сел на корточки. Взял игрушку в ладони. Она была легонькая… Откуда она здесь? Вылетела из окна мчащейся машины? Или обронил ее турист, носивший лошадку с собой, как талисман? Или потерял какой-то малыш, гулявший с мамой-папой за городом?

Или… маленький красный конь сам ускакал в густые травы – искать свою долю? Потому что не был он просто игрушкой. Кабул это почувствовал сразу. Планета Земляника словно зависла над его головой. От коня по ладоням, по рукам, по всему телу разбежались теплые пушистые шарики. И Кабул понял, что он теперь не одинок.

Он сел в дикой траве, не опасаясь уже колючек и шипов. На миг прижал глазастую головку к щеке. Потом начал гладить лошадку по гриве, по спине. И шепотом сказал:

– Свир…

Это имя было как кусочек, отколовшийся от звонкого слова «свирель». А потом вдруг показалось, что оно отпечатано темно-лиловыми буквами на повисшей в пространстве розовой полосе. Это было непонятно, да Кабул и не хотел понимать. «Свир» – вот и все…

Твердая грива Свира была белой, волнистой, с черными зубцами. Бока и спину украшали цветы вроде подсолнухов, ромашек и васильков. Сказочная лошадка… Передние ноги были как бы склеены между собой. Задние тоже. Если бы Свир захотел поскакать, то смог бы двигаться только галопом. Но он пока, видимо, не думал убегать. По-свойски устроился на мальчишкиных коленях. Его голова была нагнута, и нижняя губа касалась груди. Широкий белый хвост был расписан похожим на перья узором.