Дмитрий Глуховский - Рассказы о Родине

— Антон, — твердо и спокойно сказала ему жена. — Я ушла от тебя к другому. Я тебя больше не люблю. Я хочу быть с настоящим мужчиной. Прощай.

Совсем холодно сказала. Отрезала. И вот она-то наверняка не по живому уже резала. Там больше уже нервных окончаний не осталось, это точно, понял Антон. Вчера она еще хотела его слушать, еще готова была спорить, но он уснул. А сегодня уже поздно. Гангрена.

— А… Ах… А Сашка? Он же… Я же его отец!

— А он тебя не будет помнить, — равнодушно отозвалась она. — Пусть его растит настоящий мужик. Который может семью прокормить.

— Кто он? На кого ты меня?! Кто это?!.. — орал в трубку Антон, а трубка ему отвечала, — Бип. Бип. Бип. Бип.

С таким — как смириться? Если думаешь, что жена уходит от тебя, потому что ты жить не умеешь, — больно. Но если знаешь, что уходит она к кому-то другому, когда понимаешь, что тебя с кем-то сравнили, и сам себя с этой сволочью сравнить можешь — вот это нестерпимо.

Нашла, сучка, себе какого-нибудь бизнесмена. Олигарха какого-нибудь нераскулаченного… Сына торгашом воспитает…

Голова гудела, воздуха не хватало, в лобовом стекле вместо дорожной ситуации показывали сцены расправы капитана с неверной женой и ее хахалем. Гудели вокруг машины, злясь на Антона за неповоротливость, и он несколько раз откручивал вниз ручку и орал в амбразуру непотребщину, и вроде даже выставлял наружу табельный «макаров»…

Доехал до дома.

И поворачивая уже мимо паутины перекрестка, в центре которой обычно сидел жирный гаишник, Антон вдруг переключился. Увидел нечто удивительное.

Из бело-голубой ДПС-ной «десятки» с запотевшими стеклами вылезала, отряхиваясь, стройная девушка. Подошла к водительскому окну, нагнулась, поцеловала гаишника в его мерзкую харю. На рабочем месте, то есть.

— Прямо тут шлюх снимаем, вот так вот внаглую прямо. Браво, — сказал гаишнику Антон. — Брависсимо.

Девушка распрямилась, повернулась к Антону…

Наташа.

Антон вывалился на улицу, прямо во втором ряду бросил машину, рванулся наперекор потоку к «десятке», выволок гаишника наружу и стал месить ему лицо кулаками.

Наташка плакала, пыталась оторвать его, но без толку. Когда Антон сам устал, отвалился, как надувшийся кровью комар, вытер ссаженные руки о белый капот, Наташка подошла к нему и влепила пощечину. Потом села на землю, обняла избитого гаишника, и посмотрела Антону в глаза.

— Ненавижу тебя. Ничтожество. Ничего больше не можешь. Сына больше никогда не увидишь.

Завыли поблизости сирены.

Антон заплакал.

Из КПЗ его достали.

— Мы своих не бросаем, — сказал в трубке голос Кирилла Петровича.

А Сашку будет растить этот жирный паук, этот взяточник, ворюга красномордый… Чему учить будет? Как чужих жен драть? Как «газели» доить?

— Чьих это «своих»? — беззвучно спросил Антон.

Он сразу же погнал по свободной просыпающейся Москве прямо на Петровку. Взлетел по лестнице, ногой распахнул запертую дверь в кабинет Кирилла Петровича и швырнул на стол пахнущий серой конверт. Хозяина в такое время на месте не бывало. Вместо него за столом заседал наброшенный на спинку офисного стула полковничий китель.

Написать сразу заявление по собственному желанию? «Прошу уволить… Не желаю иметь ничего общего с этой организацией, с вами лично, с этой системой, с этими порядками, с этой страной, с этим временем…»

Черта с два.

Он выдвинул ящик стола, смел нападавшие за это время листы докладов, отчетов… Вот она. Папочка. Не успел сжечь. Антон сгреб ее, пошарил в ящике еще и приобщил к делу какие-то математические выкладки Честнокова.

Отдал пустому месту в погонах честь, мимо удивленных дежурных вышел на улицу, сел в свинцовую от тяжелой московской пыли девятку, задраил люки, и девятимиллиметровой выстрелил из ствола Петровки в цель.

Через двадцать минут запиликал гимном «Следствия ведут знатоки» мобильный. Полковник. «Если кто-то кое где у нас порой…» — хрипло напел Антон вместе с аппаратом и принял вызов.

— Ты что делаешь? — зашипел в трубке Честноков. — Ты понимаешь, что ты делаешь?

— Так точно, товарищ полковник, — облизав сухие губы, отчеканил Антон.

— Дело закрыто… Ты отстранен… Уволен…

— Честно жить не хочет… — напел Антон.

— Ты с винта слетел?! — страшно, как лагерная овчарка, взревел Честноков.

— Значит, снова нам идти в незримый бой, — сказал ему Антон.

— Мы тебя в порошок… В грязь… — бился на цепи полковник.

— Это вы отстранены от дела, — ровно произнес Антон. — Расследование продолжается.

Он отсоединил батарейку — чтобы не запеленговали, загнал машину во дворы, сложил документы в пакет, проверил магазин «Макарова», заглянул в свой бумажник, тоскливый, как детский дом в Хабаровске, и двинулся к метро.

Проездной на десять поездок, семьсот шестьдесят два рубля и восемь патронов. Для того, чтобы довести это дело до конца, ему хватит.

Через одну поездку и пятьдесят рублей в распоряжении Антона оказался генерал, приехавший на объект с очередной проверкой и опрометчиво решивший отлить на Москву с глухого пятидесятого этажа.

Через две поездки и тридцать восемь рублей — депутат, который курировал, помимо стройки века, еще и уютный бордель на Китай-Городе.

Еще через три поездки и сто пять рублей — человек из мэрии, человек из министерства и женщина из Роспотребнадзора.

Еще одна поездка — тут удалось сэкономить — и чиновник из ФМС пополнил коллекцию.

Оставался только Кирилл Петрович, которого Антон после изучения документов переквалифицировал из свидетелей в обвиняемые. За ним пришлось поохотиться, затаившись в засаде у элитного дома. Сто тридцать девять рублей. Три поездки. Трудная добыча.

Антон стащил мешок с головы последнего из семи подсудимых. Кирилл Петрович уставился на него ошалело, испуганно, лупая свинячьими глазками на ярком свету. Пожилой плейбой в запонках с генеральскими звездами и очкастый заморыш с депутатским флажком на лацкане задергались, замычали. Другие двое мужчин в стильных серых тройках и с галстуками во рту, с темными разводами на брюках, просто вздрогнули. Толстозадая тетка советского образца потянула к Антону связанные скотчем руки. Ладони у нее были большие, пухлые, а пальцы — совсем короткие, мясистые, отчего кисти напоминали экскаваторные ковши. Человек с интеллигентной внешностью, но в форме Федеральной миграционной службы, отрешенно глядел в пол.

— Ну вот, теперь вся ячейка тут, — удовлетворенно проговорил Антон. — Вы обвиняетесь в… в коррупции. Во взяточничестве. В сокрытии улик и предоставлении протекции преступному бизнесу. В продажности вы обвиняетесь…