Юрий Никитин - Сингомэйкеры

Мое сердце забилось, он тоже помрачнел, а мне так хотелось, чтобы в нашей организации все шло идеально. Кронберг сказал наконец тяжело:

— К примеру, один очень юный и талантливейший математик уже в свои двадцать лет вывел формулу, что привела бы к созданию атомной бомбы. Это было почти в Средневековье!

— Не в Средневековье, — возразил Макгрегор, — Как раз эпоха Просвещения. Во всяком случае, ее так называли тогда.

— И сейчас так зовут.

— Ну, она и была такой эпохой… в сравнении.

— В сравнении, — согласился Макгрегор.

— Да, — вздохнул Кронберг, — но все равно это слишком-слишком… Представьте себе, атомную бомбу создали бы еще в начале Первой мировой войны, а то и в девятнадцатом веке!.. Жуть. Пришлось к этому гению подослать одного из наших специалистов по особым случаям. Заспорили из-за какой-то бабы, дуэль, смертельное ранение… Гений умер в свои двадцать лет, бумаги же с расчетами ядерной реакции секретный агент Балабуха, так звали человека, убившего Эвариста Галуа, выкрал и принес нам. Но даже мы не стали хранить. Да-да, сожгли от беды подальше. Так мир избежал атомной войны во времена, когда правители уж точно начали бы взрывать города своих противников! А сейчас и нравы помягче, и диктаторы вынуждены считаться с мнением более просвещенных и, что важнее, могущественных стран… Словом, это все заслуга нашей организации. Мы свято храним имена всех наших братьев, что жили в те мрачные века, а их могилы нами помечены и… охраняемы.

Он замолчал, ожидая моей реакции, как будто ее не видно по моему лицу, я сглотнул ком в горле и сказал сипло:

— Значит, наша организация… может поспорить даже с церковью, кто старше?

— И да, и нет, — ответил Кронберг. — Как единая организация с единым Уставом и едиными Правилами — да, мы моложе, оформились только в Средние века. Тогда как раз шло бурное создание всякого рода рыцарских и прочих духовно-воинственных орденов. Мы один из таких воинственных орденов… что разросся и дожил до наших дней. Однако, если учесть те тайные организации, что существовали еще со времен Древней Месопотамии и Древнейшего Египта, мы на данном этапе самая старая организация на земле.

Он бросил пару слов по внутренней связи, возникла Мария с новой бутылкой шампанского. Макгрегор поморщился:

— Эдуард, ты чего?

— Да все нормально, — ответил Кронберг бодро. — Не часто такое бывает…

Я сидел как на иголках, в кабинете растет напряжение, что-то связано со мной, на губах Штейна двусмысленная улыбка, а Гадес поглядывает на меня, как на бычка, которого ведут на заклание.

Кронберг улыбнулся мне и сказал ровным голосом, словно о само собой разумеющихся пустяках:

— Юджин, мы убрали с политической арены мира всех более или менее стоящих личностей. А внедрив на всей планете демократию и выборную систему глав государств, получили абсолютно управляемое стадо и полностью прогнозируемую картину в любой ситуации.

Макгрегор заметил с легкой улыбкой:

— Вы заметили, что даже умело подменили понятия? Раньше назвать человека предсказуемым было тяжким оскорблением, а теперь, если кого-то хотят оскорбить, говорят о таком: «Он человек непредсказуемый».

Кронберг кивнул:

— А о ситуациях говорят, что они могут стать непредсказуемыми… Это заслуга в первую очередь, дорогие друзья, нашего дорогого Макгрегора, вот он собственной персоной, горд и не краснеет. Это он сумел внедрить, он… Мир должен быть предсказуемым, так надо, конечно. А предсказуем — значит управляем.

Я спросил осторожно:

— А как же проблема ислама?

Макгрегор поморщился, будто прикусил больной зуб, Кронберг сказал хмуро:

— Это наша головная боль, вы правы. Как лично вы определяете роль ислама?

— Как очень благородную, — ответил я, — в глазах трех четвертей мирового населения планеты.

— Это как?

— Ислам умело взял на себя представительство, — объяснил я, — всех неимущих или малоимущих… Как людей, семей, групп, так и целых государств. Он представляет, как не парадоксально, даже интересы Индии, с которой воюет, интересы Китая, всех азиатских стран и даже Латинской Америки! Человеческая психика — такая хитрая штука: понимаем, что США правы, но симпатизируем их противникам. В данном случае исламу. Потому что основной противник у Штатов — это не Россия, которую Штаты все равно постараются уничтожить, не Ирак, КНДР или Иран, а именно ислам. Даже в таких прикормленных странах, как Саудовская Аравия или Арабские Эмираты.

Они слушали внимательно, Макгрегор продолжал морщиться, но кивал, а Кронберг сказал со вздохом:

— Вы прекрасно все формулируете. И наши ощущения облекаете в четкие слова. У Макгрегора хороший помощник, я вижу. И даже соратник.

Штейн пробурчал:

— Ислам, ислам… Черт бы его побрал!

— Ислам непредсказуем, — сказал с кривой улыбкой Гадес.

— Все так, — ответил Макгрегор с тоской. — И лидеры у исламистов выбираются не толпой идиотов, как во всех демократических странах, а выдвигаются на роль вожаков благодаря уму, силе характера, отваге… С исламом потруднее, но, к счастью…

Он умолк, взглянул на меня искоса и смолчал. Зато Кронберг договорил:

— К счастью, можно обходиться и без исламских стран. Потенциал человеческих ресурсов достаточен.

Они переглянулись, им всем понятно, я же, ощутив недоговоренность, деликатно промолчал. Хотя от меня вроде бы и нет больше тайн, но некоторые вещи я должен, видимо, понять сам. Но в глубине мозга отложилось: потенциал человеческих ресурсов достаточен для чего?

Кронберг сказал задумчиво:

— Главное, суметь продержаться Европе… В Европу я зачисляю и Штаты, понятно. А для этого нужно постоянно подбрасывать плебсу всякий цирцензес. Хлеба уже у всех хватает, как и пива, а цирцензес требуют еще и еще. Желательно, все более грандиозное… Юджин, наш дорогой Макгрегор говорит, что вы в любой момент готовы предложить что-то еще для отвлечения плебса от массовых выступлений?

— Конечно, — ответил я, не моргнув глазом.

Он прищурился.

— Например?

Я сказал неторопливо, формулируя на ходу, сейчас многое поставлено на карту:

— Можно организовать очень прогрессивное движение за легализацию зоофилии…

Гадес спросил недоверчиво:

— Это что же… с животными?

Я пожал плечами.

— А какая разница?

Штейн хохотнул.

— Юджин абсолютно прав! Какая разница?

Гадес повернулся к нему всем корпусом.

— Что ты имеешь в виду?

Штейн пояснил весело:

— Какая, говорю, разница, с какими животными трахаются эти животные? Вчера трахались только с самками своего вида, потом мы, чтобы чем-то занять их, разрешили им трахаться друг с другом… в смысле самец с самцом. Теперь только и разницы будет, как мудро предлагает наш самый юный член, что будут трахать коз, собак, овец и прочую живность. Какая разница, говорю и я, все равно животные с животными!