Юрий Никитин - 2024-й

— Отлично, — сказал он. — Загляну к вам вечером. Посмотрим, а так вообще начинайте собирать заявки. Думаю, народ хлынет.

Я сказал с неловкостью:

— Честно говоря, когда вы предложили сделать «Виртуальную Москву» со всеми ее прелестями… у нас большинство было против. Трое даже уволились, «чтобы не пачкаться». Но теперь все убедились, что вы сумели увидеть то, что будет востребовано через пять лет.

Он усмехнулся, довольный, но сказал очень серьезно:

— Владимир, это будет еще больше востребовано… потом. Но об этом вечером, хорошо? До встречи!

Экран погас, деловые люди много не болтают, я некоторое время сидел неподвижно, а холодок из сердца нехорошо расползался по всему телу.

Корневицкий прибыл ровно в шесть, когда разработчики ринулись к двери, страшась переработать. В то время, когда они толпились и толкались у выхода, словно за спиной здание уже горит и рушится, на стоянку въехал тяжелый «мерседес».

Бодигард выскочил и открыл дверцу, Корневицкий вышел солидно, степенно, но я видел в его движениях прежнюю силу и живость. Второго автомобиля с телохранителями нет, опасное время миновало, теперь разборки со стрельбой и ломанием ног перекочевали в суды.

В здание он вошел один, я встретил у входа. Рукопожатие его осталось таким же твердым, крутые парни вкладывают в этот жест какой-то сакральный смысл, это мы, хайтековцы, рудиментарными понятиями себя не обременяем.

— Я слежу за вами, — сказал он, но не угрожающе, а как бы оправдываясь, что не появляется у нас. — Контингент у вас не самый лучший, но вы умеете с ними работать!

— Творческие люди, — сказал я извиняющимся тоном. — С ними дисциплиной невозможно.

— А как?

— Да разные методы, — ответил я. — Включая и самые новейшие по управлению свободными людьми. Не секрет, что больше всего можно выдавить именно из свободных.

Он ухмыльнулся:

— Да уж. Хотя этих сволочей трудно заставить вкалывать, чтобы пар из задницы… Как проблемы с безопасностью?

Он с любопытством осматривался, я видел по его ищущему взгляду, как старается определить, с каких мест нас рассматривают и записывают видеокамеры.

— Как в секретных лабораториях, — ответил я невесело. — То ли тайные террористы, то ли негласно правительственные… Словом, полный набор. Народ ропщет, если сказать мягко.

Он покачал головой:

— Ропщет? Назад в пещеры? У меня, к примеру, под видеонаблюдением все!.. Как в офисе, так и везде, куда запускаю щупальца. Даже в туалетах. Были крики о зажиме свободы личной жизни, неприкосновенности внутреннего пространства и прочей хрени. Этих интеллигентов-правозащитников попросту уволил. Дикари!

Я пробормотал:

— Но их большинство.

Дверь перед ним в свой кабинет пришлось распахивать самому, а когда он вошел и по-хозяйски плюхнулся в мое кресло, я сам включил кофемолку и сунул в тостер ломтики диетического хлеба. Он наблюдал за мной с легкой насмешкой из-под прищуренных век.

— Люблю интеллигентов, — сказал он неожиданно. — Не вижу неудовольствия, что я занял ваше кресло, кофе готовите сами, совсем разбаловали секретарш…

— У меня одна, — сказал я с неловкостью, — а рабочий день уже кончился.

Он хмыкнул:

— У меня хрен кто выйдет раньше меня из офиса!.. Если вздумаю остаться на ночь, то и секретари будут до утра сидеть под дверью. Собственно, я сам интеллигент, но я злой интеллигент. Точнее, я интель новой эпохи. И потому говорю без всякой жалости, что все, кому нужны гарантии неприкосновенности личной жизни, пусть берут топоры и топают в тайгу. Или в пещеры. Я на днях создал холдинг и сразу выиграл тендер на производство микрочипов для «Роснано». У меня будут разрабатываться технологии будущего! На хрен мне в сотрудниках богомольные мужички с психологией крестьян прошлого века?..

Он смотрел остро и требовательно, я поежился, чувствуя себя крайне неловко под его пронизывающим взглядом, и повторился тупенько:

— Таких большинство.

— К сожалению, — согласился он, — но миром всегда двигали короли! Как бы их ни называли. Хотя общее благосостояние добывал народ, согласен. И только благодаря народу, даже всем народам, мы пришли к тому, что почти у всех автомобили, все могут летать на самолетах из страны в страну и с континента на континент, а компа нет разве что у совсем уж дурака.

— Да, — проговорил я, видя, что он остановился и посмотрел на меня требовательно, — да, ага…

Тостер щелкнул, выбросив два горячих поджаренных с обеих сторон хлебца. Я вытащил из холодильника коробочку с плавленым сыром. Корневицкий перехватил мой взгляд и кивнул.

Я торопливо намазывал на хлебцы мягкий сыр, а Корневицкий продолжил в том же агрессивном тоне:

— Однако благодарить за это народ, чьим трудом все создано, смешно и глупо! Во-первых, все это сделано почти всегда вопреки народу, его желаниям и чаяниям. Народ в массе своей туп, глуп и невежественен, хуже того — воинственно невежественен.

Я разлил по чашкам кофе, после чего развел руками, с таким напористым человеком не только спорить, но даже разговаривать трудно.

— Увы, как ни печально…

Он взял чашку обеими руками, подержал плотно в ладонях, словно греясь у костра.

— Народ, — сказал он с непонятным раздражением, — не желает выходить из того хлева, в каком родился. Любое проявление прогресса — в штыки! Как эти идиоты яростно выступали против паровых двигателей, железных дорог! Луддиты так вовсе ломали и уничтожали любые машины и станки, ибо «человек все должен делать только своими руками».

Он сердито умолк, шумно отхлебнул горячий кофе, поморщился, я придвинул к нему сахарницу.

— Вы хотите сказать, — проговорил я медленно, — что как когда-то предостерегали от автомобилей, которые медленно вытесняли благородных лошадей, так теперь предостерегают и высмеивают апологетов нанотехнологий, медицины, генной инженерии? Да, вы полностью правы. Но такие тоже идут за прогрессом. Только в хвосте.

Он положил три ложечки сахара с верхом, не страшится диабета, поморщился.

— Сейчас прогресс резко ускорился, но в то же время в ряде стран под давлением этого простого до идиотизма народа приняли рад законов, запрещающих исследования в науке! Нельзя клонировать, нельзя заниматься нанотехнологиями, нельзя модифицировать растения, нельзя улучшать человека…

— Люди страшатся чересчур быстрой ломки, — сказал я, — это понятно. Им страшно.

Он размешал, отхлебнул и впервые усмехнулся, коротко и резко, словно предостерегающе показал зубы хищника и тут же спрятал.

— Владимир, вы хорошо сказали.

— Что?

— «Им», — ответил он. — А могли бы «нам».

Я развел руками:

— Ну, если честно, то я одной ногой и там.