Аусиньш Эгерт - Дети серого ветра [СИ]

— Вот какое дело, Валя… — и Марина подробно рассказала капитану клуба «Последние рыцари» о разговоре с аргентинцем, который был совсем не аргентинцем.

Валентин, пока она говорила, только вставлял «ага» и «так», сообщая, что он все еще тут и слушает. Наконец, сказал: «Я понял, Мариша, спасибо», — и нажал отбой. Глянул на приехавшего Дейвина, ответил на его приветствие и предложил:

— Пойдем наверх. У меня пара вопросов про твоего нажопника, с которым ты жениться не хотел.

Дейвин замер на полушаге.

— Исиан Асани опять здесь?

— Да, — кивнул Валентин. — Причем совершенно официально, с аргентинским гражданством и рабочей визой. И вы от него теперь никогда не отделаетесь, если не выучите других переводчиков с испанского на сааланик и обратно. И даже когда выучите, отделаетесь не сразу.

Граф оперся на перила и с чувством высказался по-русски.

— Пойдем, — повторил Валентин. — Я еще вопросы не задал, а ответов хочу. И сильно.

Дейвин вздохнул пару раз, чтобы успокоиться, и двинулся вверх по лестнице.

После этой беседы заместитель наместника ушел порталом в Адмиралтейство и пробился к сюзерену в кабинет, минуя очередь в приемной. И испортил своему князю настроение полученными новостями. Димитри начал кривиться и морщиться, еще не дослушав доклад.

— Дейвин, это невыносимо. Ему что, опять что-то нужно от Алисы? Так мог бы спросить прямо, зачем он пытается заставить нас догадываться?

— Мой князь, ты устал и раздражен, — ответил граф. — Но как всегда, решил задачу в одно движение. Действительно можно спросить прямо, и я попрошу Марину Лейшину задать сайху вопрос о его намерениях, ведь именно к ней он придет за ответом. И мы будем знать все, что хотим.

Решение вопроса с магическим и радиоактивным содержимым купола предложил граф Ардеран, один из магов университета Исаниса, приглашенных князем, оказывается, еще в девятнадцатом году. Оборотней и их мир было даже немного жаль. Впрочем, они нас жалеть не стали, и принцип талиона, равного возмездия, с сааланской точки зрения, действующий между всеми живыми разумными, тут был вполне уместен. Даже если они были разумны, навредили они нам не меньше чем авария и купол вместе взятые. А если разума им не завезли… ну, значит, им не повезло. Не каждый билет в лотерее мироздания бывает выигрышным, и это часть гармонии Вселенной. К модели купола добавили еще модель второй точки, генерирующей порталы, чтобы выяснить, появляются ли они и под куполом тоже или только рядом с ним. И принялись ее строить, заняв для этого соседнюю лабораторию. Пока в стене прорубали арку для соединения помещений, магам объявили каникулы, и я пошла рисовать птиц.

Овсянка, зимородок, малиновка, трясогузка, иволга, зяблик, сойка, сорока, галка, скворец, славка, королек… Я извела всю пастель и три альбома. Колени у меня были в мелких царапинах от птичьих коготков, и я не успевала залечивать кожу. Главное — не думать. А для этого нужно было делать много и быстро. Но мысли все равно лезли, вместе с воспоминаниями. Эта идея, с птицей-запиской, пришла мне в голову в наш первый год. Мать все время совалась в мой телефон, и все сообщения — и мои, и его — приходилось удалять сразу. Иногда я подолгу не могла ответить на сообщение, тем более позвонить, а очень хотелось. Он уже знал, понял обо мне все, и при нем можно было не прятаться. Правда, когда я заикнулась о работе с ним вместе, оборвал меня так жестко, что до вечера не хотелось общаться. «Девочкам не место» — и все. А которые там работают, сами знают, что делают, и не от большого счастья туда идут. Насмотревшись на Охотников, я могла согласиться, но толку-то теперь. Он все равно не услышит. А тогда… тогда я представляла картинку, как птаха прилетает к нему, садится на ладонь — и превращается в письмо. Представляла и думала, как это сделать. Додумать не успела. Первой реализацией идеи стала конкретная ворона. Совсем не то послание и не тому адресату. Было что-то очень несправедливое в том, что моим еще одним неподаренным подарком любимому будут пользоваться именно те, кто нас разлучил. Но еще менее справедливо будет, если идея так и пропадет. Потому что тогда от нас с ним даже этого не останется.

Прототипы я делала при Дейвине, ему и показывала в действии. Князь был, традиционно, занят, недоволен и задолбан. Меня его настроение уже не волновало, лишь бы практику подписал. В последний день сентября он вызвал меня посмотреть готовую работу и похвалил. Я отделалась формальной благодарностью и ушла, отказавшись от чая. Ему не мешало поспать лишние полчаса, мне хотелось побыть наедине с воспоминаниями, которым скоро предстояло исчезнуть.

Август почти закончился, до экзамена оставалось чуть больше месяца, и я решила попробовать принести свои терзания Айдишу. Но застала в интернате жуткий скандал, заставивший меня забыть о том, с чем пришла, и рвануться помогать досточтимому и всему интернату. Отчасти Айдиш и сам приложил руку к случившемуся, точнее, его подвела щепетильность в вопросах соблюдения правил. Уволив Полину по состоянию здоровья, он немедленно получил другого психолога, навязанного интернату департаментом образования. А у сферы деятельности, определяемой в самых общих чертах как «человек — человек», есть одна неочевидная особенность: специалист, который не может сам себя трудоустроить, как бы не очень-то специалист. А найти себе рабочее место по специальности без опыта в этой сфере может только человек, обладающий одним из двух благ: нерядовым талантом, — а если его нет, то хотя бы упорством, — или нерядовыми связями. Не имея ни того, ни другого, надеяться на рабочее место можно только в одном случае: если ты готов выполнять в первую очередь задания тех, кто тебя сюда пристроил, а уже потом свои рабочие обязанности. Но и тогда стоит не считать, что ты брат министру и кум королю, а твердо помнить о своей доле разменной монеты. И вот эта последняя ошибка именно в сфере «человек — человек» чаще всего встречается и позже всего вскрывается. По крайней мере, под нашим небом это так. Ну, в основном. Полина и Марина как бы не совсем удачный пример, они обе скорее исключение, чем правило, а девчонки, шедшие в боевое крыло Сопротивления, шли умирать. Не в последнюю очередь потому, что разменными монетами в собственном доме они уже стали, а так у них хоть шанс появлялся разменять себя самостоятельно и за свое. А остальные… хочешь жить — умей нагибаться и молчать. Жить один хрен не получится, но выжить выйдет. В интернате, казалось бы, это особенно должно быть верно, даже в таком, как при резиденции наместника. Но почему-то общая закономерность не сработала. Так я думала, вникая по докладным и документам в грязную историю, заваренную новым интернатским психологом.