Аусиньш Эгерт - Дети серого ветра [СИ]

Самым удивительным для старика было то, что на его жизнь нашелся покупатель, который не желал ему смерти, а наоборот, хотел, чтобы он остался во Вселенной хотя бы как чужое воспоминание. Исиан, выслушав это, только улыбнулся:

— Нас таких двое, хотя мы и не знакомы с ней. Она тоже будет помнить тебя всегда. Просто ее «всегда» короче, она-то не маг.

За этими разговорами путь до Мадейры прошел незаметно почти весь, осталась одна ночь, но именно ее старик и не пережил. Кристалл, которым стало его тело, принял океан. А Исиан остался с его любовью, его противоречиями, его странными убеждениями и с танго, незабываемым танцем, которому не было места в Саэхен. Говоря правду, Исиан даже не пытался забыть. Ему снилось, как он танцует с высокой и тонкой золотоглазой блондинкой, совершенно не похожей на Тойю. Раз за разом он просыпался от того, что не понимал, кто он такой, принц дома Утренней Звезды или подонок, отребье чужого мира, которому нет места под родным небом. Но пока во сне его мышцы отзывались эхом на грезы, из сновидений в него прорастало то, чему не было места в его жизни. Его сын, зачатый сразу после возвращения с Ла Мунды, рос, и Исиан видел в нем все больше от человека, который не был ему ни родным, ни даже знакомым. Того самого, чье имя мальчик получил при рождении. Исиан не мог заставить себя выкинуть эту жизнь из головы, как не мог и позволить себе проявить в поведении то, что получил от донора. Но как принц Дома ни ограничивал себя, его тайна все равно проступала в его мальчике все заметнее и заметнее. Тойя долго пыталась смириться, потом боролась, сохраняя знакомого ей Исиана для себя и для Дома. Потом не выдержала, ушла. Исиан остался наедине со своей тайной. Он не мог ни оставить Дом, предоставив ситуации развиваться естественным путем, ни почувствовать себя его частью, как это было до Ла Мунды. А маленький Макс постепенно становился копией предыдущего владельца имени и в мелочах, и в крупном. Когда ушла Тойя и появилась Алиса, Макс в одно движение соединил свою судьбу с судьбой девочки из чужого мира. Так же, как и донор его отца. Но возразить Исиан не мог. Да, вокруг Алисы и Макса клубилось знакомое Исиану напряжение, естественное на Ла Мунде между мужчиной без денег и связей и женщиной, принадлежащей к элите. Но в Саэхен это было по меньшей мере неуместно, да и роли перевернулись: его мальчик был сыном принца, а девочка, приведенная им в дом, — практически никем. Возможно, именно это и спровоцировало ситуацию между Максом, Тессой и Алисой. В том, что в Доме завелась гниль, Исиан видел только свою вину. Но вернуться значило согласиться с произошедшим.

Пока он говорил, закончился лимонад в его стакане, Лейшина допила свой кофе, они успели рассчитаться, выйти на улицу, дойти до дома Марины, войти в квартиру и устроиться на кухне.

— Ну хорошо, — сказала Лейшина, прикурив пятую сигарету за время его монолога. — А Полина тут причем?

— Я же сказал, — откликнулся Исиан, глядя мимо нее на дом через дорогу в окне. — Танго. Пусть не идеальное, но настоящее. То, которое должно быть. Макс сказал мне тогда на борту «Римини», что у меня этого больше не будет, а оно есть. Так что я вернусь в Саалан, к ней, хочешь ты этого или нет. А Димитри я вообще спрашивать не стану. Решать будет она. Если она согласится со мной танцевать, я там останусь, если нет, будет другой разговор.

Марина оперлась лбом на руку, не положив сигарету в пепельницу, и Исиан услышал, как затрещали, сгорая, несколько волосков, прикоснувшиеся к тлеющему табаку. Потом она подняла на него изучающий взгляд:

— Слушай… а жену тебе никогда жалко не было?

— Было, — спокойно и честно сказал Исиан. — Как ты уже знаешь, ей это не понравилось.

— Да и кому бы понравилось, — хмыкнула Марина. — Когда муж, вернувшись, считай, с курорта, внезапно любит какую-то несуществующую идеальную другую, и не просто любит… Вы все так с донорами рискуете?

— Да, — коротко кивнул Исиан. — Но это не риск. При действительно серьезном риске донор может умереть, а реципиент — сойти с ума.

— Ясно… — Марина вздохнула, придавила окурок. — И что, у Алисы с твоим сыном так же, как у тебя?

— Ну, — горько усмехнулся Исиан, — по крайней мере, они живы и, кажется, все-таки вместе.

— Да черта с два они вместе, — резко сказала Марина. — Ты же не думаешь, что она с ним сойдется, когда у нее муж в куполе до сих пор?

— Времени у них предостаточно, — философски ответил сайх. — Это смертным приходится решать все очень быстро, потому что их жизнь коротка, а внелетие позволяет размышлять над вопросами, сколько захочешь, и искать нужный ответ, а не довольствоваться первым полученным. Они еще все успеют. Ну что, Марина Викторовна, теперь я могу получить ответ на свой вопрос?

— Можете, — ответила Лейшина.

— Можно на «ты»? — страдальчески скривившись, попросил Исиан.

— Можно и на «ты», это ничего не изменит, — согласилась Марина. — В общем, она на Ддайг, в ддайгском городе. Сперва аборигены ее украли, а теперь она сама не хочет от них уходить. Ей уже два раза предлагали, она отказывается. Я на следующей неделе еду к ним туда, чтобы с ней поговорить, может, меня она послушает…

— Вот и отлично, — улыбнулся Исиан. — Едем вместе.

— Ты в этом настолько уверен? — спросила Марина. — Я сама пассажир, если что. И не факт, что тебе продадут билет на этот экспресс.

— Предоставь решить это мне самому? — предложил сайх.

— Как скажешь, — согласилась Лейшина.

— Тогда, если мы все выяснили, мне, пожалуй, пора? — спросил он светским тоном.

— Да, — задумчиво кивнула она. — Да, конечно…

Через час она уже была в «Пентагоне», как теперь определялись бывшие гаражи на Славы. Не то чтобы там больше не было места для хранения техники, было. Но рядом с боксами появился полноформатный ремонтный отсек, а над всем этим царством металла надстроили лофт и что-то типа хостела на тридцать коек, в котором были даже одноместные номера. Лофт служил офисом и чем понадобится. Когда все это хозяйство кто-то из журналистов, милостиво пропущенных в святая святых ради статьи о клубе, попытался обозвать «резиденцией», в ответ едва не последовал отказ в публикации. Тогда удалось прийти к англоязычному компромиссу в виде определения clubhouse, но вопрос встал очень неудобно. Некоторое время помещение определялось как «ставка» — с иронией, но не без гордости, — а потом выяснилось, что таких «ставок» у клуба за время льняных войн в разных местах края образовалось едва не десяток, не считая более мелких вспомогательных точек. И питерская «ставка» стала «главной ставкой», потом «штабом», потом ППД — пунктом постоянной дислокации. Разброс и мешанина версий продолжались, пока Кай, проспект Валькирыча, не вырезал из драного куска железа равносторонний пятиугольник и не приколотил его на стену. Он хотел и звезду в нем намалевать, стилизованную под букву «А», но Валентин запретил. И пункт постоянной дислокации стали звать «Пентагоном».