Исаму Фукуи - Матрица террора

— А Эдвард наверняка догадался бы, — многозначительно заметил Тэк.

— Да, наш талантливый мальчик не допустил бы такую оплошность, — согласился Зейд и уверенно шагнул в открывшиеся двери лифта.

— Ну и как же ты собираешься выступать со своей речью? — спросил Тэк, когда Зейд нажал кнопку нужного этажа. Судя по его уверенному виду, Зейд точно знал, куда им нужно попасть.

— Я уже записал выступление на пленку, — Зейд похлопал ладонью по карману форменного кителя. — Нам нужно проникнуть на студию, откуда идет вещание на Город, и все громкоговорители во всех школах города будут транслировать мою речь. Так что нам предстоит разобраться лишь с теми, кто находится в студии, а затем запустить пленку и установить магнитофон на автоповтор.

— А если кто-нибудь придет и выключит магнитофон? — спросил Тэк.

— Уходя, мы заблокируем дверь, и, прежде чем они ворвутся внутрь, пленка успеет прокрутиться несколько раз, а живое радио сделает остальное — люди начнут передавать мои слова друг другу.

Двери лифта тихонько звякнули и открылись, Тэк вышел вслед за Зейдом в вестибюль, отделанный белыми пластиковыми панелями, отсюда начинался длинный коридор с множеством дверей. Зейд вел себя так, словно здание было ему хорошо знакомо, — он уверенным шагом двинулся вдоль коридора к одной из дверей, которая была слегка приоткрыта. Подойдя ближе, Тэк услышал доносившиеся из-за двери голоса, Зейд на секунду замешкался.

— Тэйкан, стой здесь, если кого-нибудь увидишь — стреляй, — приказал он и, не дожидаясь ответа, сделал глубокий вдох и вошел внутрь.

Тэк удивился, зачем Зейду понадобилось брать его с собой, если все оказалось так просто, — они без труда проникли в башню и добрались до центральной радиостанции Города… Однако размышления его были прерваны сердитыми голосами, которые донеслись из-за закрытой двери, затем раздались испуганные крики, и последовало несколько выстрелов. Внезапно шум стих, в комнате воцарилась мертвая тишина. Тэк замер, беспомощно поглядывая на дверь: внутри послышался шорох, словно по ковру волокли что-то тяжелое.

Еще минуту спустя из-за двери показался Зейд; на его голубом кителе виднелись бурые пятна, в руке он держал конец веревки. Выйдя в коридор, он резко дернул за веревку: в комнате раздался стук, что-то упало на пол и плотно придавило дверь изнутри.

— Я заблокировал дверь одним из столов, — пояснил Зейд.

Тэк кивнул; он поймал себя на том, что убийство находившихся в комнате людей ничуть не взволновало его. Возможно, он остался равнодушен потому, что дело близилось к развязке, и Тэк знал, что скоро Зейд поплатится за все свои преступления. Или он просто привык к смерти… Тэк не мог точно сказать, да он и не пытался искать объяснения своим чувствам; в данный момент мысли его были заняты лишь одним: как только они спустятся на первый этаж и покинут здание, он убьет Зейда.

Сейчас, когда этот момент был близок, Тэк чувствовал невероятное волнение, как человек, дождавшийся своего заветного часа, и в то же время внутри все замирало от страха. Если он выберет неподходящий момент, или по какой-нибудь нелепой случайности промахнется, или еще сделает что-то не так, ему придется вступить в бой уже за собственную жизнь, и этот бой вполне может оказаться для него последним. И все же Тэк испытывал ни с чем не сравнимое облегчение: он сделает то, что давно должен был сделать, и на этом все закончится. Неважно, умрет он или выживет, но он сдержит обещание, которое дал самому себе на могиле сестры.

Выйдя из лифта, ребята увидели, что охранники по-прежнему стоят на своих местах. Повернувшись спиной к вестибюлю, они внимательно наблюдали за улицей. Зейд сделал знак Тэку, они подошли к стеклянной двери и одновременно открыли огонь. Стекло разлетелось вдребезги, охранники один за другим попадали на землю, словно осенние листья. Из глубины вестибюля донеслись крики, но мальчишки даже не обернулись: они выскользнули через разбитую дверь и растворились в ночи.

Охваченный азартом пальбы, Тэк хотел повернуться к Зейду и прикончить его прямо здесь, в вестибюле башни, но, услышав шум у себя за спиной, решил подождать, пока они уйдут подальше от центра Города и окажутся на темной улице, где не будет свидетелей. Однако, прежде чем выскочить из вестибюля, Зейд бросил мимолетный взгляд на часы и с торжествующей улыбкой обернулся к Тэку:

— Началось, Тэйкан, — тихо произнес он. — Сегодня Город наконец узнает правду о бунтовщиках.

В самых страшных ночных кошмарах, которые могли присниться детям и их родителям, в самых безумных фантазиях, которые могли прийти в голову бунтовщикам и педагогам, ни те, ни другие никогда не увидели бы ни одну из тех ужасных картин, свидетелями которых в эту ночь стали юные и взрослые обитатели Города. Внезапно яркий свет, заливавший ночные улицы и мерцавший в окнах домов, погас. Город погрузился в непроглядный мрак глухой беззвездной ночи, нарушавшийся лишь вспышками взрывов да всполохами огня; пожар охватил многие районы. Звуки выстрелов, крики, завывания сирен и разрывы бомб — все смешалось в адском круговороте, из которого рождались ненависть и насилие. Безумие обрушилось на Город, на смену относительному порядку пришел всеобъемлющий хаос; там, где еще несколько часов назад были светлые городские улицы, просторные площади и тихие скверы, остались лишь пылающие руины.

На улицах шло сражение, но теперь в нем участвовали не только полицейские и бунтовщики, но и мирные обыватели: мужчины, женщины и дети бросались друг на друга, вырывая из рук все, что могли унести. Мародеры громили витрины магазинов, обезумевшие от восторга хулиганы поджигали все, что попадалось им на пути, просто ради того, чтобы посмотреть, как огонь пожирает дома, как лопаются стекла и взрываются машины. Законопослушные граждане прятались в своих домах, моля Создателя, чтобы этот кошмар обошел их стороной, преступники, напротив, торжествовали, празднуя крушение закона. И повсюду, на мостовых и тротуарах, возле горящих машин и за мусорными баками валялись трупы, и их становилось все больше и больше.

Время от времени бунтовщики и полицейские озирались по сторонам, чтобы взглянуть на тот хаос, который сотворили собственными руками. Порой они замирали, не в силах отвести глаз от кошмарной картины. Забыв о войне, они стояли посреди улицы, пока не падали сраженные пулей менее впечатлительного противника. Ни та ни другая сторона не желала уступать, даже если сопротивление означало полное уничтожение Города и всех его обитателей. Великое сражение, начинавшееся как борьба за справедливость, постепенно превращалось в кровавую бойню, в которой не было места иным чувствам, кроме слепой ненависти.