Ник Перумов - Александровскiе кадеты. Том 2 [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Игорёк снова вздохнул. Все трое кадет, и Фёдор, и Петя, и Костька, слушали мальчишку из семьдесят второго года: о том, как началась Первая мировая война, как шла, как народу она надоела и как большевики, то есть социал-демократы, и эсеры, то есть социалисты-революционеры, объясняли солдатам, что надо скинуть царя, что будет тогда мир «без аннексий и контрибуций», и все заживут. Ирина Ивановна несколько раз останавливала порывавшегося кинуться в спор подполковника, так что Игорёк лихо-бодро-весело доскакал до Февральской, как он её назвал, революции, ухитрившись уложить её в несколько фраз:

– В Петрограде хлеба не стало. Народ недоволен был. Солдаты на фронт не хотели. Началось восстание. А царь испугался и отрёкся. И стало Временное правительство, министры-капиталисты…

– Из кого… – начал было Две Мишени, но Ирина Ивановна опять его остановила:

– Константин Сергеевич, дайте мальчику договорить.

– А потом Ленин приехал. Главный большевик. Народу совсем плохо стало, и случилась Великая Октябрьская социалистическая революция. Чтобы, значит, «мир – народам, землю – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим…».

– А потом? – угрюмо спросил подполковник.

– А потом большевики Брестский мир с Германией заключили, но Гражданская война началась. Белые едва Москву не взяли, но красные – большевики то есть – их победили. Эти белые потом из Крыма за границу уплыли.

– А потом? – Ирина Ивановна опередила подполковника.

– Потом… – Игорёк почесал затылок. – Потом, в общем, эта, как её, индустриализация. Россия-то при царе отсталой была. Дед сердится, когда я так говорю, а ба говорит, что если б не была отсталой, то ничего бы и не случилось.

– А ты сам? – вырвалось у Феди.

– Сам я? Ну, не знаю…

– Федя! Не отвлекай Игоря, – строго сказала Ирина Ивановна. – А ещё дальше?

– Дальше, в общем, главным в стране Сталин стал, Иосиф Виссарионович, – продолжал Игорь. – С хлебом плохо было, крестьяне хлеб растили по старинке, лошадёнка да соха. А так колхозы сделали…

– Что-что?

– Коллективное хозяйство.

– Коммуна, что ли? – удивился Константин Сергеевич.

– Не, не коммуна. – Игорёк страдальчески наморщил нос. – Пусть про это ба лучше расскажет. Она в деревне тогда жила. Временно. Говорит, так надо было. Но заводы построили, колхозы тоже… жизнь лучше сделалась…

– А свобода? – всё-таки встрял подполковник. – Государя… убили, министров-капиталистов прогнали… Землю крестьянам, значит, отдали, это хорошо…

– Земля у нас теперь общая, – выдал Игорёк. – Как учительница наша говорит – в общенародной собственности. И заводы тоже. Буржуев у нас нет! И дворян тоже нет. И купцов. В общем, этих…

– Сословий?

– Ага, ага, точно, сословий! – обрадовался Игорь. – Все равны. Я с ба и с дедом спорю порой. Они говорят, что ничего подобного. Что сословия, мол, всё равно есть, только называются по-другому и меньше их.

– Разберёмся, – сказал Две Мишени. – Ну а партии есть? Дума?

– Партия есть! Как не быть! – Игорёк вдруг показал вперёд.

– Мраморный дворец, – вгляделась Ирина Ивановна. – А что это за лозунг на нём?

– «Народ и партия едины», – прочитал Фёдор. Белые буквы на алом фоне – что они значили? «Партия» – она из кого состоит? Не из народа, что ли?

– То есть одна партия – это те самые большевики?

– Угу. Только они теперь по-другому называются. Коммунистическая партия Советского Союза. А Советский Союз – это мы теперь. Вместо России.

– Вместо России… – выдохнул Константин Сергеевич, и Федя тоже ощутил, как похолодело в груди.

– Союз Советских Социалистических Республик, – не без гордости сказал Игорёк. – Наша страна. Ба с дедом у меня чуть того, старорежимные, но хорошие.

– А мы? – вдруг тихо спросила Ирина Ивановна, останавливаясь.

– Ну, – смутился Игорь, – вы тоже! Не зря ж я вас ждал!

– Так ведь мы – за государя, – Федя не мог этого не сказать. – За нашего русского царя.

– А… ну-у… – Игорёк явно растерялся. – За царя – это ж не всегда плохо! Вот в тысяча восемьсот двенадцатом – тоже вроде как за царя воевали, но на самом-то деле за Россию!

– За Россию. И за царя.

– Погодите, не спорьте! Игорь, дальше рассказывай!

…Они почти достигли набережной. На массивном гранитном постаменте красовалась зеленовато-серая от старости бронзовая доска:

«По просьбе трудящихся Ленинграда, в память С. М. Кирова, выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства, руководителя ленинградских большевиков – этот мост 15 декабря 1934 года назван Кировским».

– Даже мост не Троицкий, – с горечью заметил Две Мишени [6].

– Мост-то совсем недавно построили, – подхватила и Ирина Ивановна. – Что-то я никакого Кирова среди тех, кто его возводил, не упомню. А, Игорёк?

Но Игорёк только пожал плечами.

Они миновали гордо застывшего бронзового Суворова. Князь Италийский, граф Рымникский застыл в вечной готовности к бою, занося меч для удара.

Проскрежетал мимо трамвай, сворачивая направо, к казармам Павловского полка; поднялись впереди купола Спаса на Крови, но сам храм стоял потускневший, посеревший, какой-то словно весь не то пыльный, не то закопчённый. Маковки его утратили позолоту и яркость, один из крестов отчётливо покосился. Меньшие главы опутывала серая паутина деревянных лесов, уже давнишних – словно неведомый паук поработал.

Две Мишени вдруг остановился, снял фуражку и широко перекрестился. Ирина Ивановна, Федя и даже вольнодумец Петя Ниткин последовали его примеру, Костька Нифонтов воровато оглянулся, а Игорёк вдруг испуганно замахал руками:

– Вы чего! Вы чего! Забыли – артисты вы! Артисты! Кино снимается! А креститься у нас не крестятся!

– Это почему же? – искренне удивился Две Мишени. – Храм же стоит!

– Стоять-то стоит. – В голосе Игорька слышалось настоящее страдание. – А только… не надо так. Не принято.

– Si fueris Romae, Romano vivito more [7] Если ты в Риме – живи как римлянин ( лат .). , – одёрнула подполковника Ирина Ивановна. – Но церкви же… соборы… есть же, правда, Игорь?

– Есть, – прошептал тот.

– А ты ходишь?

– Н-нет…

– Отчего же? – Ирина Ивановна подняла бровь, словно на уроке, когда какой-нибудь кадет начинал «плавать» у доски.

– Я ж пионер… и вообще… у нас говорят – Бога нет, Гагарин в космос летал, Бога не видал…

– В космос летал? – живо заинтересовался Петя.

– Угу. Я потом расскажу, вечером, ладно?

Меж тем они миновали Конюшенную площадь – из ворот здания, что раньше было Конюшенным двором, выезжали автомоторы, один за другим.

– Такси здесь теперь, – объяснил Игорь.

Федя невольно подумал, как же там, в здании, помещаются все эти автомоторы, но, пока раздумывал, они повернули ещё раз налево, и Костя Нифонтов вдруг прочёл вслух: