Медина Мирай - Зазеркалье Нашей Реальности [litres]

Каспар устал от такой изменчивости. Устал от любовных метаний. Он тщетно пытался отыскать постоянство, но жизнь подкинула ему первую сложность – любовь к принцу, еще совсем молодому и подверженному внезапным изменениям настроения. Затем вторую, поначалу спутанную с подарком, – взаимность чувств. Но сколько же она продлится? Стоит ли шаг навстречу к ней нового неминуемого разочарования?

С этими мыслями он привез притихшего Александра на пляж. Как и любой пляж, в выходные солнечные дни он был бы полон людей. Но сейчас был поздний вечер вторника, и пляж практически пустовал. Тишину нарушали лишь шум набегающих на берег волн и гомон небольших компаний общей численностью человек десять.

Александр ступил на песок босыми ногами, придерживая в левой руке обувь. Он спустился к волнам, оставил недалеко обувь со сложенным пальто и встал на месте, где волны встречались с берегом. Соленый воздух, щекочущие брызги и шум словно встречавших его волн приободрили его и добились от него улыбки и даже пары смешков. Каспар стоял у вещей, смотря ему в спину. Свет яркой полной луны окутывал темную фигуру принца белой каймой, превращая его в мифическое, далекое от людей создание.

Каспар задумался, как могли люди увидеть в нем болезненную неестественность. Как могли причислить к уродству его стройные длинные ноги с маленькими ступнями, узкие округлые плечи с худыми, без единого очертания мускулов руками, тонкие изящные пальцы и длинную тонкую шею? Принадлежи все это девушке, никто не сказал бы ни слова против, но люди были далеки от уничтожения всех стереотипов, и все, что могли отнести к «женскому» изяществу, найденному у мужчины, считали женоподобным и порицали. К тому, чем одарила болезнь некоторых лиц мужского пола, сделав их не то незавершенными девушками, не то незавершенными юношами. И эти люди, неспособные увидеть все грани человеческой красоты, а новое и невиданное причисляя к ненормальному, ошибались.

Разве это было уродством?

Или это он, влюбленный в его душу, видел в каждом «уродстве» от рождения бледного хрупкого тела лишь что-то внеземное, очаровывающее, несравненное и непостижимое для большинства скудных умов?

Разве мог Каспар представить юношу прекраснее того, что сейчас, закатав рукава и штанины, с теплой улыбкой и искрящимся интересом водил руками по воде и нащупывал песок; посмеивался от бьющих в лицо брызг, на эти отрадные минуты освободившись от мыслей о дурном? Казалось, море поглотило их в своих глубинах.

И чем старше становился Александр, тем прекраснее выглядел в его влюбленных глазах. Интересно посмотреть, каким он станет еще через год, два, пять лет. Сильно ли он изменится.

«Ребенок, – вдруг пронеслось у него в голове, сея тревогу. Но следом: – Нет, больше, к счастью, не ребенок. И думать о нем теперь гораздо легче».

И вдруг Александр обернулся и махнул ему. Каспар неторопливо подошел.

– Такое знакомое чувство. Правда, в тот раз все было немного по-другому, и я не успел насладиться этим чувством.

– В тот раз?

– В Нейроблоке. Я увидел океан и волшебный закат. Мне хотелось остаться там навсегда. Я бы хотел однажды найти такое место и провести там всю жизнь. Кажется, что там я и должен был жить. Там, возможно, и есть мой настоящий дом.

«Настоящий, – повторил он про себя. – Возможно, именно там когда-то жил тот семнадцатилетний парень, прежде чем умер. Но ведь это, по сути, я. Или все-таки нет?»

Мысли об этом принялись медленно возвращать его в мир, в котором ему приходилось влачить свое существование.

– Тебе никогда не казалось, что ты проживаешь чужую жизнь? – Александр поднял взгляд на Каспара. – Никогда не казалось, что ты не там, где должен быть, а то место – настоящее место – ты, возможно, никогда не найдешь и так и умрешь, не познав истинного счастья?

«А в чем же мое счастье?» Он находил лишь один ответ, но тот, кто был этим ответом, даже не догадывался, насколько сильны его чувства.

Каспар ответил не сразу.

– Интересные вопросы пришли вам в голову. Да, я думал об этом неоднократно, когда был в вашем возрасте. Прошло так много времени, а я до сих пор не знаю, правильно ли поступаю. Могу лишь точно сказать, что стать вашим телохранителем и полностью завязать с криминалом было лучшим решением в моей жизни. И вот теперь… я бы сказал, что мое место там, где будет приятное сердцу постоянство. Чтобы не совсем скучно, конечно, но без лишних приключений.

Он посмотрел на горизонт в томительном ожидании ответа. Но Александр долго молчал, слегка приоткрыв губы, и завороженно всматривался в его залитое лунным светом лицо.

– Так ты хочешь постоянства?

– Да, хочу. Я достаточно видел и испытал. Ветреность моя с годами иссякла.

– Почему ты хочешь этого именно сейчас?

– Началось это давно. Примерно за год до моей женитьбы. Но это была не любовь. Постоянство было, но не то.

– И все это время ты жил, грезя о нем?

– Можно сказать и так.

Александр чуть шагнул к нему, хлопая густыми ресницами.

– А та девушка, ради которой ты… Она могла бы дать тебе то, чего ты хочешь?

Каспар взглянул на него с выражением непередаваемой печали и нежности.

– Сомневаюсь в этом, Ваше Высочество, – произнес он тихо.

Что-то странное, наивное и чистое сверкнуло в широко раскрытых глазах Александра. Он сглотнул в нерешительности, глубоко вздохнул и с грохочущим от волнения сердцем и вместе с тем с невероятным облегчением произнес:

– А я? Я мог бы дать тебе это постоянство?

Не успело в глазах Каспара расцвести приятное удивление, как Александр, встав на цыпочки, прильнул к его губам. Волнение, оглушая, било ему в голову, и шум волн стих, уступив грохоту разгоряченного сердца. Он задыхался от чувств, желая на секунду отстраниться, чтобы после вновь слиться в поцелуе. Но боялся, что тогда, воспользовавшись моментом, Каспар оттолкнет его. От страха у него навернулись слезы.

Что, если это конец?

Каспар не ответил. Если бы только принц знал, с каким усилием он сдержался, не желая понапрасну обнадеживать его.

Александр отстранился, вместе с облегчением чувствуя тяжесть новой ошибки.

– Прости, – хрипло произнес он, прижимаясь к его груди и боясь поднять глаза, в которых дрожали слезы. – Я больше не могу держать это в себе. Я…

Он застыл, осознав, что любое сказанное им слово, любое признание прозвучит как ужасная, наивная глупость.

– Я даже завидую тебе. Ведь ты уверен, что именно ты прожил эту жизнь. И пусть не все, что произошло в ней, тебе приятно вспоминать, ты стал таким, какой сейчас, именно благодаря тому, что учился на своих ошибках. Но что же я? Да, мне только восемнадцать, но это не так мало, согласись. Рожденный богатым, я не сделал ничего, о чем мог бы вспомнить. Такое чувство, что в моей жизни не было ничего, кроме… – Он украдкой взглянул на Каспара и тут же опустил пустой взгляд. – А все из-за моего малодушия. Я знаю, дальше ты меня не поймешь, но я не был пригоден для такой жизни. И вот теперь я узнал, что, возможно, все это время был не собой. Только недавно стал проявляться настоящий я, и, знаешь, он так похож на мою отвратительную родню. Да, все это время я не был собой, потому что на первые семнадцать лет мой характер был предопределен. И вот срок вышел. Я свободен. И в то же время нет. Я застрял, понимаешь? Кажется, моментами я настоящий проявлял себя в безрассудных поступках. Я убил свою няню. И… это я убил отца. Ему стало плохо при мне, он пытался дотянуться до таблеток, просил меня о помощи, а я… я испугался. Мне было жалко его, правда, но любовь к маме поборола эту жалость. Я хотел избавить ее от жестокости отца. Я был ребенком, но знал, что проблемы исчезнут, если исчезнет и тот, кто их создал. И я ушел. Я оставил его умирать, а затем, когда он затих, побежал за мамой. Вот какой я на самом деле! Ничем не лучше Делинды!