Шамиль Идиатуллин - Всё как у людей [сборник litres]

Никитин горделиво улыбнулся, но тут же опустил блокнот и всмотрелся в лицо образца с некоторым подозрением, будто пытаясь распознать издевку.

– Это плохо?

– Ой хорошо, – сказал образец, распахивая глаза, чтобы гламурно их завести и тут же закрыть, а голос вернуть к прежней однотонности. – Ладно, погнали. Часики-то тикают.

– Часики! – воскликнул Никитин радостно и обернулся к Пыхову, подмигивая с неуместной лихостью, зашелестел листками и почти без промедления громко сообщил: – Андрюша, часики! Помните, вы для меня блок команд наговорили, про часики – это же оттуда, это как раз для отработки навыка социальной коммуникации в паттерне традиционалистски обусловленного давления: семья, дети, приличия. Постоянное воспроизведение реплики сопровождало подготовку и подсадку патча и, только теперь понял, конфликтовало с нашим блоком на Алю.

– Аля, – сказал образец, жмурясь, и очень быстро выпалил: – Постоянное воспроизведение оптимальных адаптированных свойств обеспечивается шоковым воздействием Али и Али в течение Али при условии Али Али Али Али.

– «Алиэкспресс», – брякнул охранник, завертел головой, чтобы оценить эффект шутки, и тут же увял.

– Женя, – неуверенно сказал Никитин.

А Чепет воскликнул:

– Елки, что это?..

Он развернулся, держа на вытянутых руках – а, понятно, почему мне смерзшиеся пельмешки в голову пришли, подумал Пыхов где-то вдалеке, это я краем глаза за нержавеющей ареной наблюдал, – крупный, плохо залепленный пельмень. Шов разошелся, показывая неразличимое, но темное и непонятно почему пугающее нутро. По спине Пыхова, от копчика к шее, прошла такая крупная дрожь, что, кажется, пиджак зашевелился.

– Ультразвук, – сказал Юсупов сквозь звонкое омерзение. – Убирай его на хер.

Перекошенный Чепет торопливо забросил пельмешек в толстостенный стеклянный цилиндр и громко закрутил крышку, мало не расколотив.

Стало полегче.

– Мы сейчас Голема под его диктовку не создадим? – осведомился Пыхов сквозь зубы.

– Да он сам давно создал, – напомнил Юсупов.

– Аля, – сказал образец и повторил десятком разных голосов и интонаций, будто прихватывая, надкусывая и пробуя имя со все сторон: – Аля. Аля. Аля. Аля. Аля.

– Хватит, а! – пробормотал охранник, кривясь.

Пыхов, с трудом удержавшись от того, чтобы заткнуть ему рот, причем в буквальном физическом смысле, громко поинтересовался:

– Какая Аля? Ты же говорил, что вообще не в курсе, откуда девочка. Или вспомнил?

Женя медленно сказала:

– Девочка. Мне нужна девочка. Это вы про девочку?

– Ну что ты, – сказал Пыхов очень серьезно. – Как мы можем.

– Так она все-таки дополнительный диск памяти? – спросил Никитин. – Я же говорил.

– Так, – сказал Овчаренко.

Юсупов, откинувшись на спинку кресла, со смехом спросил:

– Вы всерьез намерены отдать своему дитятке его диск, не зная, что там записано?

– Заодно и узнаем, кэп, – сказал Пыхов, улыбаясь в ответ.

Посмотрел на Никитина, потом на Овчаренко и улыбаться перестал. Потому что они были предельно серьезны – и, похоже, безмолвно уже согласились друг с другом.

В двух этажах и десятке усиленных железобетонных стен от них щекастая девочка в сером трикотажном костюмчике сидела лицом к особенно толстой стене так, что почти упиралась в нее коленками и слишком коротко срезанными ноготками положенных на коленки пальцев. Палата за спиной девочки была небольшой, очень чистой, очень ярко освещенной и очень пустой: только застеленная кровать и тумбочка с одиноким апельсином на ней.

Девочка чуть шевелила пальцами, заставляя теплиться разным цветом то скрытые в стенах, но видимые ей провода, то волны мобильной связи, то вайфай. Потом замерла и сосредоточилась на далеких голосах. Послушала немного, встала с табурета и, не разворачиваясь, прошла к кровати спиной вперед, но так уверенно и ловко, как шла бы и обычным порядком. У кровати она замерла, услышала «Так», села и закрыла глаза.

Свет погас.

Девочка дала себе команду и уснула на четыре минуты двадцать секунд.

Она чуть-чуть недооценила степень одышки дежурного конвоира Несунова. Он сразу ответил на вызов из операционной и бросился исполнять приказ не мешкая. Но замок в двери палаты щелкнул через четыре минуты сорок семь секунд.

– Может, с хрящами пока поработаем? – деловито спросил Чепет, звучно шелестя упакованными в стерильное инструментами. – Чтобы времени не тратить.

Образец шевельнул губами – беззвучно, но и так понятно, что про часики. Пыхов поежился и попытался вспомнить, как и зачем Никитин уболтал его начитать под запись полторы странички плохо сочетающихся между собой поговорок и цитат. Правильно, когда эталоны команд записывал.

– Может, лучше не вслепую, а с его пояснениями? – сказал Пыхов с форсированной неприязнью, чтобы задавить невесть почему закипающее недовольство собой. Впрочем, чего ж невесть, обычный стокгольмский синдром наизнанку, сочувствие госпоже и господину не Месть, но Испуг в одном флаконе. Невеста была в белом, а невесть – в хирургическом голубеньком, зато сама трогательно белая и беззащитная. Легко поднимающая одной левой стокилограммового Никитина.

Юсупов пробурчал что-то так, чтобы услышали, но не разобрали. Впрочем, тоже не бином – верьте-верьте и так далее.

– Сергей Викторыч, а спросите про Алю, – предложил Пыхов негромко. – Вдруг сам вспомнил. Заодно проверим степень осмысленности и…

– Искренности, – подсказал Юсупов и нарочито ухмыльнулся, показывая, что ни в осмысленность, ни в искренность образца, морочившего им голову три года, верить не собирается.

Никитин, моргнув, кивнул и повернулся к образцу, который на сей раз на имя Али не отреагировал никак.

– Женечка, – сказал Никитин осторожно. – Расскажи нам про Алю.

– Девочка, – ответил образец немедленно тоном, каким говорит человек, утомленный острой зубной болью. – Моя. Она…

Он умудрился двинуть головой при неподвижной вроде шее, громко прошуршав по подстилке то ли шапочкой, то ли волосами, и замер, дыша так, что слышал каждый.

– Данные удалены, – сказал он. – Это мои данные. Они удалены. Зачем?

– Затем, что ты не человек, а прибор, – тем же осторожным тоном напомнил Никитин.

Пыхов такого не ждал, остальные тоже, но Никитину было виднее.

– Женечка, ты не человек, а искусственный организм. Ты помнишь об этом?

– Нет, – сказал образец. – Теперь знаю, но не помню. Режим рефлексии выключен, режим отладки блокирован, в режиме сканирования черн… Ч-ч-ч. Нехватка информации.

Он замер, ровно дыша. Никитин заговорил очень размеренно:

– Никитин, и-ка-эм ноль два двадцать три, допуск ре-соль-желтый, режим отладки. Ты искусственный организм Артем-три. Активный многофункциональный инструмент с обратной связью, главный рабочий ресурс нескольких программ национального масштаба, в настоящее время – программы «Социальный мониторинг». Ты базовая и единственная модель, разработанная Опытным институтом композитных материалов и находящаяся в его собственности и на его балансе.