Екатерина Белецкая - Долгий солнечный день

Дальнейшие два часа превратились, по словам Лина, в совершеннейший паноптикум — если Саб готовился к серьезной операции, то он прогадал, потому что операция в результате напоминала то ли дурдом на выезде, то ли пьесу абсурда, которую невесть зачем разыгрывает в лесу толпа мужчин, большая часть из которых почему-то ещё и голая.

Сперва обошли все костры по широкой дуге, затем преступили к облаве — загонщики, включив фонари, с гиканьем и криками кинусь через кусты на своих жертв, которые, разумеется, повскакивали с мест, и рванули кто куда. Понятное дело, убежать далеко по лесу без одежды — дело нереальное, поэтому первые две группы переловили быстро, вывели на берег, и повели в сторону поселка. Когда впереди мелькнули следующие огни, группе велели сесть (к удивлению Саба все беспрекословно повиновались), и пошли, по выражению Миши, за следующей партией.

Меньше всего повезло тем, кто был пусть и частично, но одет — этих Миша тут же потащил с собой обратно в лес, тушить костры, и собирать баллоны. Горячие? Ну, до утра тогда полежат, остынут. Отфилонить никому не позволю, утром все убирать пойдут, и только потом можно в город.

Левый берег зачистили, и отправились к правому — там еще горели три костра, но народу было явно меньше, потому что берег этот располагался ближе к поселку. Еще немного побегали по кустам — тут уже отвел душеньку отец Амвросий, который подобрал с земли длинную тонкую ветку, и веткой этой приложил пониже спины несколько человек. На правом берегу, само собой, управились быстрее в разы, отвели «пленников» к остальным, и вскоре вернулись в поселок.

— Во, полночь, вовремя мы, — довольно сказал Миша, — и автобус тоже вовремя приехал, не померзнут они. Сколько там улов-то в этот раз?

— Пятьдесят три дурака, — крикнул кто-то в ответ. — Как говорится, добро пожаловать.

— Значит, будет пятьдесят три бочонка, или чего там. Посчитаем завтра. Отец Амвросий, они твои, давай, просвещай, — Миша отряхнул куртку. — А мы пойдем, пожалуй, время позднее.

— Миш, чего-то у меня не складывается, — задумчиво сказал Саб, когда они шли через участки. — Говоришь, они сюда не первый год наведываются в воду прыгать? И по сей день не сообразили, что мы будем делать? Нелогично получается.

— Так они каждый год новые приезжают, — со смехом объяснял Миша. — Прошлогодних тут нет, да и не расскажут они про это никому, стыдно же. А легенда бродит. Ну и вот…

— Да, дела. Не представляю, как сожжение бумажки в бочке из-под краски и купание могут повлиять на мужскую силу, — задумчиво произнес Саб.

— Никак, — заржал Миша. — Ясное дело, что никак. Хорошо сегодня побегали, — довольным голосом добавил он. — Душевно и безопасно. Вот на Ивана Купала, боюсь, будет посерьезнее всё.

— А это когда? — спросил Саб. Ему как раз и хотелось, чтобы посерьезнее. Беготня за этими убогими была, конечно, хоть каким-то развлечением, но всё равно, как говорится, без перца и без соли. Скучновато.

— В июле, до этого долго ещё, — успокоил Миша. — Эти так, тряпки, а не мужики. А язычники, они… ууу… упертые, и без царя в башке. И вот они как раз не первый год сюда ездят. Их так, как этих, без штанов, не словишь. И добро бы они только костры жгли, да венки по воде пускали, как в книгах про них пишут. Нет, хренушки.

— Интересно. Поживем, увидим, — покивал Саб. — Но что они делают такое?

— Что? — переспросил Михаил. — Увидишь. Не, Сереж, не хочу я вам настроение портить, славные вы ребята. Идите спать лучше, Аринка, наверное, уже вас заждалась.

Эри, разумеется, спать не ложилась — она заварила свежего чая, выставила на стол вазочку с печеньем и конфеты, и потребовала немедленно ей рассказать, что там было, в лесу. Потому что она слышала, как кто-то кричал, кто-то ржал, кто-то ругался, и кто-то светил фонариками. Ну интересно же, вам жалко, что ли?

Рассказали. Объяснили. Порадовались, что до их участка никто не добежал. И сели с удовольствием пить чай, не смотря на то, что времени уже перевалило за час ночи.

— Слушайте, а я тут тоже… в общем, с телескопом что-то не то, как мне показалось, — сказала Эри, когда с чаем было покончено, все чашки сложены в раковину, а печенье с конфетами убраны в шкафчик. — Во-первых, в него ничего не видно. Во-вторых, он перевешивает.

— Это как? — не понял Лин.

— Ну, стемнело довольно быстро, вас нет, и я решила попробовать на звезды посмотреть, — принялась объяснять Эри. — Вытащила его наружу, попробовала навести, и…

— И что? — нахмурился Саб.

— Да ничего, в том-то и дело. Я сперва подумала, что крышку не сняла. Но я ее сняла. И почему-то ничего не видно, — пожаловалась Эри. — А еще пришлось посильнее прикрутить нижний барашек, потому что труба постоянно падала.

— Так не должно быть, — покачал головой Пятый. — У Олега, мужа Валентины, был телескоп. И он при нас его пару раз даже вытаскивал, на Луну смотреть.

— Точно, помню, — подтвердил Лин. — Где-то она его купила в тот период, когда им деньги было девать некуда. Но Олег как-то не очень увлекся, скоро забросил это дело. Может, просто не до того стало. В общем, не падала у того телескопа труба. И не закручивал он ничего сильно, потому что небо движется, если сильно закрутить, как наводиться?

— Вот и я про то же, — покивала Эри.

— Давайте так. Сегодня ложимся спать, а завтра разберемся, что с телескопом. Я считаю, продать его — вполне нормальная идея, — задумчиво произнес Саб. — Это будут случайные деньги, и мы найдем, куда их потратить. На запчасти для того же мотоцикла, например. Согласны? — все закивали. — Но продавать, конечно, надо в рабочем состоянии. В общем, утром разберемся. А сейчас пора спать.

13

Записки Владимира Креуса

«…взять сил, чтобы продолжить этот труд, которому оказалась посвящена вся моя жизнь. Люди, недалекие, пустые, составляют большинство в моем окружении, и лишь редкие личности, типа Г. или И., или К., или У., или Л., или С., и еще немногих, ну и жены, конечно, стали для меня глотком воздуха в этом царстве тьмы, слепоты, и забвения. Чудом удалось нам собраться всем вместе, это было высшее проведение, и хорошо, что хоть какое-то время из отпущенного нам небольшого земного срока, мы смогли провести, работая бок обок, стремясь к пониманию того, что видим едва ли не каждый день».

Саб отложил страницу, и она тут же свернулась обратно в трубочку. Читать было неудобно, листы приходилось держать перед собой двумя руками. Бумага выглядела свежей, почти новой — но Саб уже прочитал датировки, и понимал, что листы сохранились в таком виде лишь потому, что были полностью защищены от света и влаги.

«Судьба была благосклонна далеко не ко всем, и некоторые из моих верных соратников либо друзей уже канули в небытие, другие же повредились рассудком, именно поэтому я и принял решение скрыть ту работу, которой отдал всю жизнь. Надеюсь, моя дорогая Клава выполнит мое поручение. А об этих бумагах, думаю, та часть соратников, которая еще ходит по этому миру, может только догадываться. Они не должны попасть в их руки. Но тут моим союзником становится беспощадное время, которое уже скоро сотрет меня, а затем и всех нас. Да, я почти разгадал загадки, я почти нашел ответы на три вопроса, поставленные мною же самим еще много лет назад, но ключевое слово тут — почти, потому что я не стопроцентно уверен в том, узнал, и, к огромному моему сожалению, не сумел выйти из области „предполагаю“ в область „верно“. Именно поэтому я сейчас и поступаю подобным образом: создаю этот тайник, и прячу с глаз людских дело всей моей жизни. Надо было бы уничтожить, наверное, да не поднялась рука, дрогнула. Вынужден признать, что малодушие всегда в какой-то степени было мне присуще, и поэтому…»