Екатерина Белецкая - Долгий солнечный день

— Здесь — нет, — пожал плечами Саб. — Здесь грехи есть только по факту самого греха. Почитайте потом, зачем сейчас это обсуждать? Давайте лучше посмотрим.

А посмотреть было на что. Служба, которая сейчас происходила на берегу, отличалась от тех, что до этого видела Эри — и отличалась довольно сильно. В ней было больше… Эри задумалась… больше эмоций, что ли? И служители, и хор рассказывали сейчас прихожанам историю чудесного спасения бога из темницы, и, кажется, искренне сопереживали ему. Над неподвижной водой летели сейчас голоса: хор, читки, которые произносили служки, и густой бас Амвросия, ему вторило слабое эхо, и сотни тихо повторявших молитвы голосов стоявших на берегу людей.

— Красиво… — зачарованно прошептал Лин. — Слушайте, а это же и правда очень красиво.

— Сейчас «славься» запоют, вот действительно красота получится, — тоже шепотом ответил откуда-то сбоку Михаил. Оказывается, он давно уже стоял неподалеку, и тоже слушал — на лице его блуждала легкая улыбка, глаза блестели. — Смотрите.

Огни, коих на берегу было немало, постепенно гасли, приглушались, голоса постепенно стихали — Саб, который со старого диалекта переводил с легкостью (прошлый агентский опыт пригодился всё-таки), шепотом объяснил Эри, что сейчас они спели о том, как господь сидел в темнице, скорбел, и ждал кончины, мысленно прося прощения у всего мира, который не сумел спасти. Это Амвросий поет, объяснил Саб, его роль в службе главная, он передает всем то, о чем страдал господь, и что чувствовал. Он сожалел о заблудших людях, о покинутых чадах своих, о слабых духом, о порочных, не вставших на путь, о лживых и грешных, которые не сумеют теперь искупить вины.

— Во, сейчас, — шепнул Михаил. — Сейчас.

Огни на берегу погасли почти полностью, только у помоста светились неярко красноватым светом две маленькие лампады. И тут…

Сперва всем показалось, что над озером невесть откуда появился рой гигантских пчел — пространство стало заполнять, всё усиливаясь, тяжелое, низкое гудение, и только спустя несколько секунд стало понятно, что этот звук издает хор, который тянет букву «м», постепенно повышая тон, медленно, очень медленно; дыхание певчие брали по цепочке, поэтому звук не прерывался, он креп, усиливался, волнами поднимаясь всё выше, и вскоре вместо «м» появилось уже «аааааа», которое мгновенно разбилось на квартсекстаккорд, и несколько высоких женских голосов, колоратурных сопрано, в унисон пропели «сла-вся», квинтой, во второй октаве… Эри, сама не замечая, что по щекам ее текут слезы, сделала шаг вперед, и в этот момент, как по мановению волшебной палочки, на берегу вспыхнул свет, а вода в озере пришла в движение.

Никогда прежде никто из них не видел подобного, да и не ожидал увидеть — Саб, например, почему-то считал, что церковь будет подниматься постепенно, медленно, не производя при этом ни большой волны, ни резких звуков, но Саб ошибался. Вода в озере дрогнула, пошла рябью, а затем ровнехонько посредине озера ее словно что-то ударило снизу, сильно, мощно — и вверх поднялась водяная линза, которая тут же распалась на мириады капель, уступая дорогу стремительно взмывающим вверх темным куполам.

На берегах закричали, замахали фонарями, свет загорелся еще ярче; отец Амвросий, а за ним служки и хор, спустились с помоста, выстроились установленным порядком, и медленно, торжественно, не прекращая петь, двинулись вдоль озера; за ними стала выстраиваться процессия, люди вставали в неровную колонну, и шли следом.

Церковь, между тем, уже поднялась почти полностью, и стояла над водой, которая достигала сейчас уровня нижних её окон. Против ожидания, стены почему-то не были темными, они были белыми, пусть и потемневшими от воды, но все-таки белыми, но стекол в окнах, из которых сейчас с шумом выливались потоки воды, не было, и металл, весь металл, который можно было разглядеть, оказался изъеден коррозией.

— Никогда она вся не всплывает, — произнес Миша, про которого все уже позабыли. — Так и проторчит теперь до утра.

— А утром? — спросил Лин, не отводя глаз от церкви.

— А утром снова под воду уйдет. Но тихонько. Это выскакивает она резко так, а тонет медленно, — пояснил Михаил.

— А на лодке к ней подплыть можно? — с интересом спросил Лин. — Внутри бывал кто-нибудь?

— Ну, можно, в принципе, и бывали вроде, — с сомнением в голосе ответил Михаил. — Но там смотреть нечего. Картины все почти поразмыло, не видно ничего, а иконы вывезли сразу, она же не одним днем тонула-то.

— Ясно, — протянула Эри. — А долго еще будет служба?

— Так всё уже почти. Сейчас круг пройдут, Амвросий всех поздравит, и по домам. Ну, кто по домам, а кто по кустам. Пора уже. У вас курить есть?

Пятый протянул ему сигареты.

— Мы дослушать хотели, позже придем, хорошо? Миш, вы направо, налево?

— Направо, с вами.

— Позови тогда еще пару патрулей, там несколько пьяных компаний, вчетвером не справимся, — попросил Пятый. — И мешков бы для мусора взять.

— Сходим, — Саб потянулся. — Миш, пойдем, мешки возьмем, там точно намусорили, народу много.

— Ну, пойдем, — согласился Михаил. — Как вам служба-то?

— Очень красиво, особенно когда последнюю молитву пели, — ответила Эри. Все согласно закивали. — И церковь, конечно, когда поднялась — это нечто просто.

Пятый украдкой глянул на Лина, тот кивнул. Немого этого диалога никто, к счастью, не заметил — как и тревоги в глазах Пятого, и не меньшей тревоги в глазах Лина.

— Ну, дела, — на пределе слышимости произнес Пятый.

— И не говори, — еще тише подтвердил Лин.

Гонялись за нарушителями порядка по кустам и убирали лес до четырех утра — уже рассвело, запели птицы, поднялся утренний слабый ветер. Церковь до рассвета не достояла, ушла под воду где-то около трех, едва небо стало сереть. Машины постепенно разъехались с импровизированной стоянки, оставив, как напоминание о себе, помятую траву; мешки с мусором забрал трактор, на котором увозили генератор, и в пять утра все, уставшие, но более чем довольные ночным приключением, вернулись, наконец, домой. Шилд, надо заметить, дожидаться окончания веселья не стал, он сбежал раньше, и, когда они вернулись, спал на крыльце, свернувшись клубочком.

— Сейчас кофе горячего, с куличом, и спать, — мечтательно сказала Эри, когда они шли от калитки к дому. — Что-то я набегалась.

— Да не то слово, — подтвердил Лин. — Набегались мы так, что мало не покажется.

— Ерунда, — хмыкнул Саб. — Вот трое-четверо суток так побегать, это да. А такое — просто баловство. Но вообще любопытно…

— Ребят, кто последний выходил? — спросил вдруг Пятый, который стоял у двери, и рылся по карманам в поисках ключа.

— Я, — ответил Саб. — А что такое?