Карина Добротворская - Мужчина апреля [litres]

Инфицированные тела уничтожали. А не хоронили.

Близнецов ответ устроил.

Больше всех было жалко Дона, учителя. Хуже не придумаешь. Мементо мори. С ним такое тоже может случиться. В расцвете сил. В любой момент. Свалится на пол, как огромный пыльный мешок. Просто потому, что у него не такая хромосома, как у нас. Смерть слепа, но избирательна. Дону накапали маши-хуяши. И близнецы долго сидели у его постели. Отгоняли вирусы еловыми ветками из сада, как они ему объяснили. Чтобы ни один не подкрался.

А когда Дон благодарно уснул, сказали: вот дурак. Вирусы же никто не видит. Их не отгонишь.

Сами потом уснули мгновенно. Теперь вот проснулись раньше всех. В одинаковых пижамах. Одинаково босые. С одинаково заплетенными косичками.

Одинаково тихие.

Я пошла к креслу, где бросила свою сумку. Близнецы молча устремились за мной. Дыша в спину. Они по-прежнему не издавали ни звука. Может, это была такая игра.

Может, нет.

Я подавила желание их отпихнуть. Наорать.

Схватила куртку, выскользнула в коридор.

Скорей. На воздух. За спиной у меня открылась дверь. Зашлепали маленькие шаги.

Меня захлестнула паника. «Господи, это же дети», – пыталась я себя образумить. Сердце прыгало. Во рту сушь. Перед глазами мушки.

– А, это ты.

Из кухни высунулась и снова пропала голова Веры. И мир снова стал нормальным. Почти разумным. Я вошла в кухню. Вера сидела в пижаме на высоком табурете. Перед ней дымилась чашка. Пахло цикорием и шоколадом.

– Налить? – предложила Вера, качнув чайником. В другой руке она держала телефон.

– Мне на работу пора, – промямлила я.

– В шесть утра?

Я села на другой табурет. Так, чтобы видеть дверь.

– А ты что так рано?

Но адские близнецы в проеме не появились. Точно бросили добычу.

– Голова разболелась. Не уснуть.

«Бр-р-р-р, ну что я выдумываю! Обычные дети. Тихие, потому что напуганы вчерашним».

– С сегодняшнего дня введут оранжевый протокол, – сообщила Вера, кивнув на экран. – В новостях уже. Основных министров созвали на экстренное заседание прямо среди ночи.

– Боже ты мой! Можно подумать, война. Просто один умер. Мужчины умирают. Так всегда было. К тому же этот Гастро-Марк уже старый. Сам во всем и виноват. Его предупреждали, что вакцина в его возрасте не всегда помогает. Ему же предлагали изоляцию, советовали быть осторожней.

– Ну… – странным тоном возразила Вера. – Я его понимаю.

Я подняла на нее взгляд:

– В чем именно?

– Я бы тоже поступила, как он. Если бы встал вопрос: уйти из театра или нет.

– Ну не знаю. Жизнь дороже.

Вера засмеялась. С оттенком превосходства. Мол, тебе не понять. Я не стала ее переубеждать. Мне действительно не понять. Но во мне закипала злость.

– Гастро-Марк сам должен был взвесить свои риски! Это студия, шоу. Много людей. Продукты, пакеты, кухонная утварь, разные штуки от рекламодателей. Все не продезинфицируешь. Да, все женщины перед съемкой проходят через бокс. Но Марк-то все равно был всегда с открытым лицом. В противогазе карьеры телезвезды не сделаешь. Сам виноват.

Вера слушала меня молча.

– Ты вся мокрая. Вспотела? – спросила она. – Не температура ли?

Я махнула рукой:

– Можно одолжить у тебя футболку?

– Конечно. Трусы и носки нужны?

Я вздохнула:

– Да, спасибо.

Мы с Верой пошли в ее комнату. Ступали тихо. Дом еще спал. Кроме…

– Дети читают, – бросила Вера. – Они знают, как себя вести, если проснулись раньше мамы.

Она прикрыла зевок кулаком:

– В театральных домах никто не встает рано, это у нас – ни то ни се. Черт-те что.

Я решила, что благоразумнее будет не углубляться в тему. Вера с Машей, чего доброго, разведутся, а как поделят нас – своих подруг? Хотелось бы сохранить отношения с обеими.

Я поскорее увела разговор на безопасное поле:

– Все-таки мне этого не понять…

– Чего? – спросила Вера из-за дверцы шкафа.

– Гастро-Марк был конкубином. Приличная стабильная работа. Зачем было так рисковать? Пробиваться в шоу, и вот это все.

Вера дала мне футболку. Пожала плечами:

– Человеку всегда хочется большего.

– Это же чисто мужское, да?

– Что?

– Больше, больше, больше. Им же никогда не бывает достаточно. Вся их цивилизация была про это. Человеку нужно максимум три пары обуви в год? Нет, произведем двадцать! Потом пятнадцать свалим в отходы. Засрем все свалками. Замучаем свиней бесконечными родами, потом из всех их детей сделаем колбасу, много колбасы, больше, больше, больше, которую все равно никто не съест, – выбросим на свалку. Забросаем пластиком. Загадим воздух, испортим воду, уничтожим леса. Зато будет больше, больше, больше. Больше машин, больше барахла. Им всем всегда хочется больше. Они умереть ради этого готовы. Мужчины – это агрессия. Вся их жизнь – агрессия.

Я чувствовала, как по бокам у меня катится из подмышек пот. Вера смотрела на меня. Взглядом, похожим на взгляды адских близнецов. Но меня несло:

– Говоришь, ты Марка понимаешь? Да, человеку хочется большего. А как понять, где остановиться? Где уже достаточно? Ты это понимаешь? Потому что ты – актриса? Потому что и прогресс, и творчество невозможны без агрессии?

Бац!

Верина рука взвилась так быстро, что я заметила только белый блик. Схватилась за горевшую от удара щеку. Уставилась на Веру:

– Ты что?!

Она спокойно сказала:

– Ты же спрашивала об агрессии и творчестве. Вот тебе – агрессия.

Она закрыла шкаф:

– А творчество – это совсем другое.

За спиной у меня посыпался тоненький смех. Я обернулась. Близнецы.

Кажется, я их все-таки оттолкнула, когда выскочила вон из Вериной комнаты.

– Доброе утро! – подняла голову дежурная.

Я заставила себя улыбнуться в ответ, отсканировала удостоверение.

– Рано сегодня! – проводила она меня глазами.

– Дела.

– Я тоже люблю вставать рано. Все переделала, а день еще впереди.

– Да уж, – вяло обрадовалась я.

– Хорошего дня! – крикнула она же мне вслед, когда я выходила из арбатской высотки с криминалистическим чемоданчиком в руке.

Отсюда наша высотка почти не была видна в утреннем тумане. Колени мои промокли от росы. Вся лужайка красиво искрилась на утреннем солнце. Пустой домик кролика тоже был покрыт росой. Солома внутри уже успела немного подгнить. Ее никто не удосужился убрать. Белесым силуэтом мелькнула в окне Айна. Остановилась. Выпучилась: увидела меня, не иначе. Я махнула ей рукой в резиновой перчатке. Получила в ответ мрачную гримасу. Что ж… И продолжила кисточкой обметать вокруг разъема камеры порошок. Я успела снять липкой лентой отпечатки и убрать в стандартный пакет для улик, когда Айна выкатилась наружу. Это заняло у нее больше времени, чем я думала. Но объяснялось просто: на ней висела Туяра, упиралась ногами в землю и уговаривала: «Мама, пожалуйста, мама, не надо». Я быстро закрыла чемоданчик – еще не хватало, чтобы Айна поддала по оборудованию своей тренированной ногой. Выпрямилась.