Карина Добротворская - Мужчина апреля [litres]

– Конечно, вы подружились. И это прекрасно, так и должно быть. Конкубины не проститутки.

– Но?

– Верно. Но. Все же конкубин – это профессия в сфере услуг. Профессия. Она подразумевает набор навыков. Опыт. Способность применять эти навыки и поддерживать их в рабочем состоянии. Боюсь, Лео утратил и то, и другое. Вы были к нему добры и слишком снисходительны. Я понимаю, вы стали друзьями. Но Лео не перестал быть конкубином. Едва к нему пришла новая клиентка, она обнаружила, что он…

– Новая клиентка… – Я осеклась.

– От него ушла постоянная клиентка. Вы и сами, наверное, это знаете.

– Тамара! Но она всем была довольна! Просто ее партнерша…

– Это Лео вам так говорил?

Я отвела взгляд. Это Лео мне так говорил.

– Как бы то ни было, новая клиентка подала жалобу. Не только на отсутствие навыков и выносливости. Но и на несоответствие форме. На несоответствие фотографии в профиле. Он перестал за собой следить. Перестал поддерживать внешний вид на требуемом профессиональном уровне.

Я ощутила укол вины. Своей вины. Бедный Лео. Такой стройный на фотографии. И такой… родной в жизни: нелепый, несовершенный, с трогательными жировыми валиками.

– Но разве нет временной дисквалификации? Он похудеет, он снова начнет тренироваться, он…

– Он нарушил профессиональную дисциплину, – перебила Кира. – И его возраст слишком близок к пенсионному, чтобы временная дисквалификация имела смысл. Года у него нехорошие… Вы же сами это знаете… Что за мужчина – после тридцати?

«Друг», – не ответила я.

– Я могу только повторить: система есть система, правила общие для всех.

Кира говорила участливо, мягко. И в конце концов эти ее «но» окружили меня, как частокол, за который не прорваться.

За которым не было надежды.

– Где он сейчас? – только и спросила я.

Кира ответила сразу:

– В транзитном интернате.

– А потом?

– Потом вы сможете возобновить с ним общение. В чате. Как только Лео поступит на постоянное место жительства в интернат для возрастных бывших сотрудников.

Ей не требовалось объяснять, что это значит. Унылая жизнь в одиночке, с возможностью двух часов чата в сутки, с прогулками, спортом в камере, вязанием, вышивкой. Место дожития. Лео всегда говорил, что повесится сразу, как только туда попадет.

Кира на прощание задержала мою руку в своей:

– И Ариадна… Поосторожнее. У вас постоянная работа. Цените ее.

– А у вас что? – горько спросила я. Сама не зная, на что я нарываюсь, зачем пытаюсь ее поддеть.

– А у меня дочь вашего возраста, – с улыбкой ответила Кира. – И я понимаю, что молодым людям, когда они ошибаются, лучше помогает не наказание, а сочувствие и вовремя данный сердечный совет.

Я криво улыбнулась. Не помню, сумела ли выдавить «спасибо» вслух. Кира выпустила мою руку:

– Берегите себя.

Выйдя на улицу, я нашла в списке вызовов номер, с которого звонил Руди.

– Ну и что ты мне названиваешь? – мрачно ответил он после первого гудка.

Я принялась рассказывать, что случилось, где я была, что сделала.

Он слушал и молчал.

– Руди, я друг Лео, – почти взмолилась я. Чего я от него жду? Слов прощения? Но я ждала, я ждала, что он скажет: ты не виновата, это не твоя вина. Мне так нужно было это услышать: ты сделала, что могла.

Но он этого не сказал.

– Руди?

Он молчал.

– Где Лео сейчас, она сказала?

– В транзитном интернате. Это…

Он перебил:

– Возможно, есть решение.

– Какое?

Но Руди оборвал разговор.

Я уставилась на телефон. Звонить самой? Не звонить?

Звякнуло эсэмэс: «Сегодня в полночь. Остановка „Пятницкое шоссе“. Надень что-нибудь красное».

Какое решение? Почему в полночь на Пятницком шоссе? При чем здесь что-то красное? Кто придет на встречу? Что это вообще за детский сад? Играем в шпионов? Во мне опять начал раздуваться жаркий тяжелый шар. Я кликнула по номеру Руди, нажала вызов. Механический голос ответил: «Набранный вами номер не существует».

Гнев сменился усталостью. Мне никуда не хотелось. Ни ехать, ни идти. Хотелось привалиться к стене, закрыть глаза, почувствовать на веках солнце.

Прекрасное весеннее московское солнце. Слушать, как шелестят кусты, как бормочут «извините» прохожие, которым приходится перешагивать через мои вытянутые ноги.

Но я не закрыла глаза. Не села на бордюр.

Я стояла, тупо смотрела на телефон. И думала: есть у меня вообще хоть что-нибудь красное?

Ника сидела с ногами на диване с лэптопом на коленях, сосредоточенно смотрела в экран, что-то там искала. Я подошла, присела рядом, положила голову ей на плечо. Ника захлопнула крышку, но я успела увидеть какую-то статистику по Швеции. А, ну да. Она все еще планирует наш безумный побег. Не знает, что я уже в бегах… И что финишная прямая вряд ли приведет меня в Стокгольм. К моему удивлению, Ника не отняла руки и не сбросила мою голову. А ведь даже страшно представить, что еще недавно она бы мне устроила за сегодняшнюю сцену в ресторане. И справедливо устроила бы – особенно после вчерашнего. Мне было хорошо рядом с Никой, спокойно, уютно. Как будто и не было этих безумных пяти дней. Я вдыхала ее такой знакомый запах. Поцеловала выемку рядом с ключицей – у женщин они всегда такие трогательные, уязвимые. А у мужчин почему-то я их никогда не замечаю.

– У тебя волосы сексом пахнут. И на шее засосы – вот здесь и здесь, – сказала Ника. Сказала спокойно, без всякой агрессии. Констатируя факт.

Я могла бы начать оправдываться, сказать, что была у Лео – внеплановый визит, много нервов на работе, хотела успокоиться. Но врать я больше не могла. И к тому же кто поверит, что конкубин со стажем ставит клиентке засосы! Да и Ника прекрасно знала: Лео был не мастером брутального секса, а скорее милым другом.

– Да, – призналась я. – Кажется, я влюбилась.

– Я так и поняла.

Мы молча сидели, прижавшись друг к другу. Ника вдруг приобняла меня, погладила по голове. Я столько раз ее утешала. А теперь она утешала меня. Бедная моя, матрешка моя, девочка моя, Ника моя…

– Я тебя очень люблю, – сказала я.

– А его?

– С ним – другое. Наваждение… Я как будто больна все время.

– Так это и есть любовь.

– У нас с тобой была другая любовь.

– Да. Просто, может, не надо было называть это любовью. Какое-то другое слово подобрать. Почему у нас все слова такие неточные?

– Ты мне как сестра.

Ника невесело усмехнулась:

– Та-а-ак, повеяло инцестом!

Мы опять помолчали. Ника продолжала:

– Я всегда знала, что ты меня не полюбишь по-настоящему. Ты и на ребенка согласилась, только чтобы я успокоилась. И чтобы все было как у людей. Но я тебя не виню. Ты всегда любила мужчин, что уж тут поделаешь. И так редко и мало думала о себе. Все больше занималась или мной, или карьерой.