Карина Добротворская - Мужчина апреля [litres]

– Мне с тобой было хорошо. Вспомни, как часто нам было хорошо. И в постели, и вообще.

– Ты просто не знала, как это бывает…

– А ты знала? У тебя так было? С Верой?

Я не видела ее кивка, но почувствовала, как напряглась ее шея, будто все ее тело сказало «да».

– Почему вы тогда не остались вместе? Если такая любовь?

– Поэтому и не остались. Вера считала, что я вношу в ее жизнь хаос, что она не может сосредоточиться на своем призвании, что я ее отвлекаю, разрушаю. Если ты еще не поняла, любовь делает дико уязвимым. Ты так зависишь от другого человека, что это пугает… Как будто у того, кого ты любишь, где-то припрятана иголка с твоей смертью на острие – и этот человек ее в любой момент может сломать. Вы так глубоко прорастаете друг в друга, что ваши витальные системы тоже сплетаются. Это очень страшно.

Какая иголка? О чем она говорит? А, ну да, русские сказки: «В яйце – Кощеева смерть». Иголка с моей смертью где-то в кармане у чужого человека, которого я знаю дня три, не больше… Как странно! Моя заполошная Ника, оказывается, разбирается в этом куда лучше, чем я…

– Боль. Болезнь. Страх. Смерть. Почему тогда все говорят, что любовь – это счастье?

– Потому что одно без другого не существует. Не поймешь, что счастлива, пока не будет этого ощущения несчастья.

– Смешенье яда и противоядья?

– Ты запомнила? А я думала, тебе даже не понравился спектакль тогда…

– Ника, почему мы с тобой никогда об этом не говорили? Мне было бы чему у тебя поучиться… Может, не была бы такой дурой.

– Ты никогда не была дурой, Ади. Ты просто верила, что все в мире правильно устроено. И что, если подчиняться правилам, все будет хорошо.

– Мне никогда и в голову не приходило, что в правилах может быть столько ошибок.

– Конечно. Их же люди придумывают. А люди ошибаются. Случайно и намеренно.

Меня опять захлестнула волна нежности к Нике. Я взяла ее за руку, крепко сжала:

– Что было в «Кибеле», после того как я убежала?

– Не знаю. Я не ела. Пропал аппетит. Но баллы все равно списали. Причем с нас обеих.

– Ты прости меня. Я знаю, как ты туда хотела, я все испортила.

Ника отодвинулась, повернула меня к себе, посмотрела в глаза. Сейчас она была очень красива. Я вспомнила, как впервые увидела ее: это было на модном шоу, куда и мне, и ей достали приглашения на стоячие места. Модели кружились на подиуме в переливающихся нарядах сказочной красоты, сделанных на 3D-принтере. Мода давно превратилась из коммерческого инструмента в арт-шоу. Показы выглядели или как арт-инсталляции, или как артизанальные ярмарки. Трудно было представить, что кто-нибудь наденет на себя эти платья, напоминающие роскошную объемную паутину. «Ну кто это будет носить?» – риторически спросила я девушку, стоявшую рядом со мной. «Я бы носила с восторгом», – ответила девушка, вместо того чтобы вежливо согласиться. Я посмотрела на нее внимательнее: какая экстравагантная, забавная! Одета в невероятный, оранжевого цвета комбинезон с ручной вышивкой «Вперед!». Комбинезон перехвачен зеленым поясом, на стриженых волосах – черная кепка задом наперед с большой буквой N. Я сделала комплимент ее комбинезону, хотя мне показалось, что он слишком напоминал покроем мужскую химзащиту (позже оказалось, что она просто выкрасила мужской защитный костюм в оранжевый цвет и собственноручно вышила надпись). Она расплылась в улыбке, сморщив курносый нос: «Люди боятся носить что-то необычное…» Я возразила: «Такая мода – это искусство, в ней нет ничего утилитарного». Девушка пожала плечами: «Как скучно! Не все в жизни должно быть утилитарно». Я подумала: «Наверное, ей никогда не бывает скучно». С тех пор мы с Никой не расставались. И скучно нам не было. Никогда. А это уже немало.

– Прости меня, – повторила я.

– Ты же понимаешь, Ади, что все это уже не важно. Ты меня тоже прости. И не только за «Кибелу».

– Мне-то за что тебя прощать?

– Есть за что. В том числе и за ребенка. Думала, он нас склеит. Но люди – не сапоги, так не получается.

– Мы найдем выход. Не может быть, чтобы выхода не было.

– Ади, ты очень добрая. И терпеливая. И сильная… Ему повезло…

– Кому?

– Твоему мальчику… Кем бы он ни был, ему повезло.

Мы сидели крепко прижавшись, слушали неровное дыхание друг друга.

– Я теперь не за одного мальчика отвечаю, а за двух, – попробовала пошутить я. – Тебя и нашего сына я не брошу, ты же знаешь.

Ника промолчала.

– Ты не хочешь спросить, кто он? Второй мальчик. Который мой.

– Нет. Не хочу.

– Ты права, наверное, так лучше… Слушай, у нас есть что-нибудь красное из одежды?

– Красное? Вроде нету, а что? Ты же всегда терпеть не могла красный цвет. Есть только красные шелковые трусы с кружевами, помнишь их?

– Трусы не подойдут. Не могу же я их на голову надеть. Мне нынче вечером понадобится одежда красного цвета.

Ника повернула голову и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами:

– Ади, ты чего? Ты куда на ночь глядя собираешься? Посмотри на себя, на тебе лица нет. Ты нездорова, тебе надо выспаться, отдохнуть. Я тоже себя хреново чувствую, а вдруг мы обе грипп подхватили… Апрель. Нам обеим надо отдохнуть.

– Да высплюсь я. Вот приду домой и высплюсь, обещаю. На работу мне завтра не надо. – Я решила не говорить Нике, что на работу мне, похоже, больше никогда не надо. Хватит с нее открытий на сегодня.

Ника деловито встала с дивана. Задача перед ней была поставлена: найти красный предмет одежды. Меня всегда умиляло, как она умела сосредоточиваться на близкой цели. Как будто ее жизнь в этот момент обретала – пусть ненадолго – некоторый смысл.

Через двадцать минут Ника вернулась, держа в руке розу. Я помнила ее, у нас таких целый букет. Ника кропотливо делала каждый цветок из разноцветного шелка – на очередных занятиях по кустарным промыслам года четыре назад. Роза была зеленого цвета.

– Я красную просила, – сказала я осторожно.

Наверное, ей совсем плохо, раз она забыла, что именно ищет. И кто делает розы зеленого цвета? Только моя Ника – нелепая экстравагантная девочка.

– Ну да, – удивленно сказала Ника. – Красную. Я тебе вставлю в петлицу пальто, будет очень даже симпатично. Надо стебель подрезать только, а то слишком длинный.

– Не надо резать, жалко. Красивая роза.

Только цвет странный, хотела добавить я, но не стала. Не стоит огорчать Нику. Роза есть роза есть роза…

Трамвай летел почти бесшумно. Я привалилась к окну, глядела на проплывающие огни. В петлице моего пальто глупо торчала зеленая роза.

В салоне было битком набито. Женщины сидели, стояли, висели на поручнях. Интересный маршрут. Около полуночи в любом трамвае обычно один-два пассажира, не больше. А тут – целая толпа. Все веселые, разряженные. Глаза и губы у большинства пассажирок почти карикатурно подведены, прически взбитые, многие на высоких каблуках, в сетчатых колготках. Гогочут в голос, обнимаются, передают по кругу бутылку с каким-то напитком. Я отвела глаза: конечно же, маша-хуяша, судя по тому, как они глупо хихикают и перемигиваются после каждого глотка. И во всем трамвае – всполохи цвета: зеленые шарфы, зеленые пиджаки, зеленые шапочки. Болельщицы, наверно. У какой команды клубный цвет – зеленый?