Клиффорд Саймак - Ветер чужого мира [сборник litres]

«Он не станет удерживать тебя, – ответил тогда Эдвард Ламберт, – так что лучше скажи ему сам. Может, он и поспорит, но удерживать не станет».

«Если я скажу сам, то не смогу уйти. Я увижу его глаза – и не смогу. Эд, сделай это для меня, а? Скажи отцу сам, чтобы мне не пришлось глядеть ему в глаза».

«А как ты проберешься на корабль? Им не нужен желторотый деревенский парнишка. Туда берут подготовленных людей».

«Всегда найдется готовый к отлету корабль, на котором недостает одного-двух членов экипажа. Корабль не станет ждать их или попусту тратить время на розыски. Возьмут любого, кто подвернется под руку. Через день-другой я найду такой корабль».

Ламберт снова вспомнил, как стоял в дверях амбара, глядя вслед хлюпающему по лужам брату, силуэт которого постепенно растворялся в туманной мороси. Вот серая пелена сеявшегося с небес дождика совсем поглотила его, но Ламберту еще долго казалось, что вдали виднеется крохотная фигурка бредущего по мокрой дороге брата. От воспоминаний вновь стеснило грудь, подкатил под горло комок и навалилась жуткая, сокрушительная тяжесть потери, горестного расставания, будто утратил часть себя, будто душу разъяли надвое, будто здесь осталась лишь половина.

– Мы были близнецами, – сказал он Андерсону, – и притом идентичными. Мы не просто братья, это куда более глубокая связь. Каждый был частью другого. Мы все делали вместе. Я воспринимал его как себя, а он – меня. Филу потребовалось немалое мужество, чтобы вот так просто уйти.

– А вам потребовалось немало мужества и понимания, чтобы отпустить его… Но ведь он вернулся?

– Ненадолго и только после смерти родителей. И в тот раз он пришел пешком, точь-в-точь как уходил. Но задерживаться не стал. Побыл денек-другой, и ушел – уж очень его тянуло обратно. Сидел как на иголках, пока был дома. Будто что-то гнало его отсюда.

«Пожалуй, не совсем так, – подумал Ламберт про себя. – Он весь был на нервах, какой-то дерганый. То и дело оглядывался, будто кого-то опасался и проверял, не появился ли Преследователь».

А вслух сказал:

– Он приезжал еще несколько раз с интервалом в пару лет, но никогда не задерживался надолго. Рвался обратно.

– А как вы объясняете возникновение слухов, что у вас нет брата? – поинтересовался Андерсон. – Как вы объясняете отсутствие соответствующих записей?

– Да никак не объясняю. Чего только люди не наговорят. Глупые россказни могли начаться с элементарного вопроса: «А, вы про его брата? Да есть ли у него брат? Может, его никогда и не было?» Другие подхватывают вопрос, заменяют его утверждением, добавляют кое-что от себя – и пошло-поехало. В здешних местах поговорить почти не о чем, и люди хватаются за любую подходящую возможность. А судачить об этом старом дураке из долины, вообразившем, что у него есть брат, и прожужжавшем всем уши насчет несуществующего брата, странствующего среди звезд, – дело весьма увлекательное. Хотя, по-моему, я никому не навязывался с рассказами о брате и никогда не спекулировал его именем.

– А как быть с записями? Точнее, с их отсутствием?

– Просто не знаю. Я этим не интересовался. Видите ли, я просто знаю, что у меня есть брат, и все.

– А вы не хотели бы побывать в Мэдисоне?

– Да как-то не рвусь. Я редко отсюда выбираюсь. Машины у меня уже нет, а когда надо съездить в магазин за тем немногим, в чем еще нуждаюсь, я просто напрашиваюсь в попутчики к кому-нибудь из соседей. Мне и здесь хорошо, я не питаю желания побывать в иных краях.

– И вы жили здесь в одиночестве со времени смерти родителей?

– Именно так. Однако вы зашли чересчур далеко. Я не испытываю к вам особой симпатии, мистер Андерсон. Или следует сказать «доктор»? Пожалуй, что так. Я не намерен ехать в университет, чтобы отвечать на ваши вопросы или подвергаться тестам ради ваших исследований. Не знаю, что интересует вас, но мне лично это ни капельки не интересно. У меня есть дела поважнее!

– Извините, – сказал Андерсон, вставая. – Я вовсе не собирался…

– Вам не за что извиняться.

– Не хочется уходить вот так. Я предпочел бы, чтобы наш разговор завершился на более благожелательной ноте.

– Не беспокойтесь. Забудем об этом – лично я намерен поступить именно так.

Гость ушел, а Ламберт продолжал сидеть в кресле, глядя на дорогу. Время от времени мимо проезжали машины, но совсем редко – этой дорогой почти не пользуются. Она никуда не ведет, являя собой всего лишь навсего путь к нескольким домам, расположенным в долине и среди холмов.

«Что за хамство, – думал он, – что за невежество! Вот так ворваться в дом к человеку и начать задавать подобные вопросы! А его исследования, должно быть, касаются иллюзий людей преклонного возраста. Хотя и необязательно, с равным успехом они могут касаться любой другой подходящей темы. И нечего расстраиваться, для этого нет никакого повода. Все пустяки. Дурным манерам придают значение лишь их обладатели».

Сидя в своем вымощенном плитами дворике, он тихонько покачивался взад-вперед, прислушиваясь к жалобному поскрипыванию кресла и озирая долину за дорогой и замыкающий ее холм. Где-то там с журчанием бежит по склону ручей, взбивая бурунчики на камнях и закручиваясь воронками в глубоких заводях. С этим ручьем у Ламберта было связано очень много воспоминаний. Там они с Филом длинными жаркими летними днями ловили голавлей, привязывая леску к кривым ивовым веткам, потому что нормальное удилище было им не по карману. Впрочем, будь даже у них деньги, роскошное снаряжение здесь просто ни к чему. По весне огромные косяки рыбы устремлялись вверх по ручью к местам нереста. Эдвард с Филом ловили ее сделанным из рогожного мешка кошельковым неводом, закрываться которому не давал обруч от бочонка.

Воспоминания были связаны не только с ручьем, но и со всем этим краем – с высящимися повсюду холмами, со скрытыми от взора ложбинками, с густыми лиственными лесами, отступившими только в тех немногих местах, где более-менее ровные площадки были раскорчеваны под пашню. Ламберт назубок знал каждую здешнюю тропинку со всеми ее закоулками, знал, что где растет и кто где живет. Ему были открыты многие потаенные секреты тех нескольких квадратных миль земли, где довелось родиться и жить, но далеко не все. Не родился еще на свет человек, которому ведомы все тайны земли.

«Мне достался лучший из двух миров», – мысленно признался он. Именно из двух, ибо ни Андерсону, ни кому-либо другому Ламберт не открыл бы своей сокровенной тайны. С Филом его связывают особые узы. Эта связь никогда не казалась им странной, потому что существовала чуть ли не с самого момента рождения. Даже находясь вдали друг от друга, каждый знал, чем сейчас занят брат. Сами они не находили в этом ничего удивительного, воспринимая все как данность. Много лет спустя Ламберт прочитал в научных журналах об исследованиях идентичных близнецов. Статьи были полны высокопарных рассуждений о телепатических способностях пар, будто идентичные близнецы по сути дела являются одним человеком в двух телесных воплощениях.