Клиффорд Саймак - Ветер чужого мира [сборник litres]

Он отлично сознавал, сознавал даже в эту минуту, что жест бесполезен – жест для себя, а отнюдь не для согбенных фигурок на вершине, которые не увидят никакого жеста и тем более не оценят. Но при всем при том ему представилось важным сделать этот жест, свидетельствующий, что он, разумный человек, питает искреннее уважение к другим разумным и надеется, что со временем две расы сумеют выработать взаимоприемлемые правила отношений, общий моральный кодекс.

Фигурки на вершине не шевельнулись. А чего еще можно было от них ожидать? Откуда им было знать, что он попробовал безотчетно пообщаться с ними? Да и что им до такого общения? В сущности, он и не пытался общаться, а лишь подал знак, в первую очередь себе, о том, что в данную секунду его обуяли братские чувства…

И едва он подумал о братстве, как на него накатила волна теплоты, окутала его и обняла, – по смутным детским воспоминаниям, именно так тепло было на руках у матери, когда она укладывала его в постель. А затем он тронулся в путь. Его приподняло и понесло, забор под током проплыл где-то внизу, и под ногами заскользил склон крутого холма. Он не испытал испуга: все было как во сне, как в сказке, и рождало в глубине души странную уверенность, что на самом-то деле с ним ничего не происходит, а следовательно, и опасности нет.

Он очутился лицом к лицу с согбенными фигурками, сидящими полукругом, и, хотя сознание было по-прежнему спутанным, как во сне, их можно было хорошо разглядеть. В общем, глядеть было особенно не на что. Они оставались такими же коренастыми и бесформенными, как и с дальнего расстояния. Их тела казались неуклюжими глыбами без каких-либо деталей, различимых при лунном свете, но вот лица – этих лиц Латимеру никогда не забыть. Лица сохраняли треугольные очертания, свойственные рептилиям, однако жесткость треугольных контуров резко смягчали глаза – живые, ясные, исполненные сострадания.

Он вглядывался в эти лица и все же никак не мог избавиться от сомнений: действительно ли он здесь, в нескольких футах от них, или по-прежнему стоит внизу на газоне, а они сидят, согбенные, на своей верхотуре? Он напрягся, сознательно пытаясь сориентироваться, ощутить почву под ногами, прижаться к ней подошвами, – но нет, старайся не старайся, земли под ногами не ощущалось.

В них не было ничего особенно отталкивающего или пугающего – они внушали легкую брезгливость, и только. Сидят себе скорчившись, нечетким кружком, и пялятся своими добрыми, сострадательными глазами. И все же странным образом, каким – он не взялся бы определить, их присутствие чувствовалось ежесекундно. Они не тянулись к нему физически, не пробовали дотронуться – возможно, из боязни, что, если попробуют, он отшатнется; и тем не менее дотягивались до него как-то иначе, словно бы заливали в него, как воду в бутыль, самую суть своего естества.

А потом они заговорили с ним – не голосом, не словами, он не мог бы сказать как, – а может, мелькнула шальная мысль, с помощью того самого естества, которое залили в него.

– Теперь, когда мы познакомились, – заявили они, – мы отсылаем тебя обратно…

И он очутился – где? – в конце вымощенной кирпичом подъездной аллеи, ведущей к дому. За своей спиной он услышал сырые, ветреные шорохи первобытного леса, и в ближних деревьях гортанно перекликались две совы. На широкой лужайке росли могучие дубы, а под ними стояли элегантные каменные скамьи, на которых, судя по их виду, никто никогда не сидел.

Дом на берегу. Они вернули его в дом на берегу, а не в штаб-квартиру, не в засаженную травой загородку под холмом в мире, где меловой период никогда не кончался и не кончится.

Они вернули его сюда, но он чувствовал, что естество, которое в него закачали уродцы, согбенно усевшиеся кружком на вершине, сохранилось и бурлило внутри и источало знание и комфорт.

Он спросил себя: кто они? Полиция, а может, беспристрастные судьи? В любом случае они и в будущем станут следить за потугами воротил, которые ищут для себя монопольных выгод на альтернативных мирах, открытых ныне для человечества и, наверное, для многих других разумных рас. Следить и при необходимости вносить коррективы, чтобы эти миры не пали жертвой межнациональных финансовых устремлений расы, впервые их открывшей, а были неотъемлемым достоянием всех – вероятно, все-таки немногих – разумных видов, развившихся на всех мирах. Станут следить, в частности, и за тем, чтобы любой мир использовался мудрее, чем люди использовали свой родной первичный мир.

И они нисколько не сомневаются, что это может быть и будет сделано. Более того, они уверены, что это неизбежно случится, что в грядущие годы люди и другие разумные расселятся по райским мирам, о которых упоминал Саттон, и что с мирами, поджидающими поселенцев, будут обращаться с бережностью, человечеству доселе не свойственной. Потому что диковинные согбенные стражи рассядутся на множестве холмов во всех мирах и повсюду будут нести свою неусыпную вахту.

«Можно ли им доверять?» – подумал он и устыдился собственной мысли. Ведь они заглянули ему в глаза, а затем поделились с ним своим естеством и вернули его сюда, а не в укрепленный лагерь в меловом периоде. Они знали, они разобрались, где ему будет лучше всего. А раз так, то несомненно разберутся и во всем остальном.

Он пустился по аллее быстрым шагом, клацая каблуками по кирпичам. Как только он подошел к крыльцу, дверь распахнулась и на пороге вырос слуга в ливрее.

– Вы опаздываете, – произнес дворецкий. – Остальные ждали вас, ждали, но только что сели обедать. Суп наверняка еще не остыл.

– Виноват, – ответил Латимер. – Меня задержали непредвиденные обстоятельства.

– Кое-кто полагал, что надо пойти поискать вас, но мистер Джонатон сумел их отговорить. Он заверил, что с вами все будет в порядке. Заявил, что у вас есть голова на плечах. И выразил уверенность, что вы вернетесь. – Пропустив Латимера внутрь, дворецкий закрыл за ним дверь и добавил: – Все будут счастливы убедиться, что вы в самом деле вернулись.

– Благодарю вас, – откликнулся Латимер.

И, стараясь не слишком спешить, подавляя вскипающую в душе радость, двинулся к гостиной, откуда доносились веселый смех и оживленная болтовня.

Хуан Понсе де Леон (1460–1521) – испанский конкистадор, основатель первого поселения европейцев в Новом Свете. В 1513 году начал поиски «источника вечной молодости», услышав от индейцев, что такой источник якобы находится на одном из Багамских островов.

Подполковник Джордж А. Кастер, командир отряда федеральных войск, погибшего до последнего человека в сражении с индейцами на берегах реки Литтл-Бигхорн, Монтана, 25 июня 1876 года.