Джин Вульф - Пятая голова Цербера [сборник litres]

Она ощутила в себе силы подняться вскоре после того, как родила, однако мать воспретила ей двигаться без нужды.

– Ты себя убьешь, – сказала она, – лучше дай им поскорее попробовать грудь, ибо я вижу, что недостатка в молоке у тебя не будет.

Ветви Кедра Качаются взяла по ребенку на каждую руку, приложив по одному ротику к каждой своей груди, и опустилась обратно на песок. Ее тонкие черные волосы, гладкие, как шелк, взвились вокруг ее головы темным обручем. На щеках ее виднелись полоски слез, пролитых в родовой муке. Ее мать начала разгребать песок голыми руками, и достигнув слоя, что все еще хранил силу солнца умершего дня, засыпала им ноги дочери.

– Спасибо, мама, – сказала Ветви Кедра Качаются. Она смотрела в два припавших к ее груди младенческих личика, еще пахнувших ее собственной кровью.

– Так поступила моя мать, когда я родила тебя, так же должна будешь поступить и ты со своими дочерьми.

– Но у меня сыновья.

– Первые роды убивают или делают крепче. У тебя будут еще дочери.

– Надо омыть их в реке, – предложила Ветви Кедра Качаются.

Она села, а спустя некоторое время смогла встать. Она была симпатичной девушкой, но сейчас ее внезапно опустевшее тело казалось почти лишенным формы. Она пошатнулась, но ее мать сноровисто поддержала ее, чтобы та не упала. Когда они подошли к реке, солнце стояло высоко, и именно там у матери Ветви Кедра Качаются отобрали Джона Восточного Ветра, а ее саму утопили на мелководье.

Когда Пескоходцу сравнялось тринадцать, он уже вымахал так, что стал похож на взрослого. Эти годы его мира, куда так и не прорвались корабли, были долги, потому его кости уже достаточно окрепли, а руки стали длинными и сильными. На его теле не было ни жиринки (люди страны движущихся камней вообще не отличались склонностью к ожирению), и он уже мог считаться полноправным собирателем пищи, если бы не странные сны, посещавшие его. На исходе тринадцатого года его жизни его мать и ее кровный брат по имени Летающие Ноги решили послать мальчика учиться к жрецу. Так он оказался совсем один в странной гористой стране, где скалы высились чуть ли не до самых облаков, а все живое было чем-то мелким и незначительным в сравнении с ветром, солнцем, пылью, песком и камнями. Он держал путь на юг – всегда на юг, день за днем, а по ночам ловил скальных мышей, осмелившихся подойти близко к его подстилке, и сворачивал им шеи. Утром мыши иногда пропадали, а иногда нет.

В полдень пятого дня путешествия он достиг теснины Вечного Грохота, где и проживал жрец. Ему посчастливилось добыть ложного фазана, которого можно было преподнести в дар. Он тащил его на себе, ухватив за покрытые перьями лапы, а большая лысая голова и вытянутая шея птицы болтались у него на закорках, пока он шагал вперед; зная, что в этот день славно поработал, как и положено настоящему мужчине, и будучи уверен, что доберется к теснине еще до заката (Летающие Ноги указал ему приметные места на пути, по которым следовало выверять направление, и он их все уже повидал), он шествовал гордо, хотя и не без острастки. Он услыхал рев теснины Вечного Грохота еще до того, как та стала видна. Земля впереди казалась совершенно безжизненной, пейзаж оживляли только редкие скалы и кусты, и непохоже было, чтобы на его пути могло существовать хоть что-то, кроме камней. Там раздавался приглушенный гул, в воздухе висела рябь. Продвинувшись еще немного вперед, он увидал плотное облачко водяной пыли. Это, однако, не могла быть теснина Вечного Грохота, ибо прямо перед собой он видел все ту же каменистую равнину, да и звук был не так уж силен. Но когда он сделал еще три шага, звук внезапно перерос в рев. Земля затряслась. Прямо под его ногами разверзлась белопенная расщелина. Он мгновенно вымок до нитки; сперва его бросило в жар, а затем в холод. Камни здесь были мягкие и мокрые, они беспрерывно тряслись, как в лихорадке. Он очень осторожно сел, потом спустил ноги во тьму. Где-то на самом донышке ее струилась белая вода. Именно так, как всегда и делает мужчина, опасливо пробующий, в какое новое место ему предстоит спуститься, он начал нисхождение в теснину Вечного Грохота. Постепенно небо стало пурпурным лоскутком размером с ноготь его пальца, усыпанным дневными звездами, а водяной ленты все еще не было видно. Только отыскав место, где она брала исток, он пробился в пещеру жреца.

У истока стоял шум ревущей воды и висела пенная завеса брызг, но пол пещеры загибался все круче; там и сям на уступах лежали камни, сорвавшиеся некогда сверху. В полной тьме Пескоходец карабкался, отчаянно цепляясь руками и ногами, словно дикий зверь, зажав в зубах приготовленного в подарок ложного фазана, и наконец его пальцы коснулись ног жреца – тот сидел, сложив руки на ссохшихся коленях. Он положил рядом с ним своего фазана, расчистив место среди маленьких высохших косточек, оставшихся от прежних подношений, и вернулся тем же путем. Он чувствовал себя загнанным в западню. Затем пришла ночь. Он кое-как свернулся на выбранном месте и вскоре уснул, даже несмотря на непрестанный шум потока; и дух жреца не являлся ему в снах.

…Ложем его был тростниковый плот, плавающий в нескольких дюймах воды, окруженный величественными деревьями, растущими каждое из своего кольца змеящихся корней. Древесина их была белой, будто сикоморовая, и ветви вырастали до неимоверной длины, прежде чем исчезнуть в тени собственной листвы. Но он спал и не видел этого. Круг, посреди которого он плавал, был таких размеров, что деревья образовывали его естественный горизонт, мешая точно разглядеть то место, где необозримая чаша небес, опрокинутая донышком кверху, смыкалась с земной поверхностью. В нем что-то изменилось, но он не мог назвать точную природу этих перемен. Члены его удлинились и смягчились, хотя он не двигался. Глядя в небо, он вдруг почувствовал, что падает туда. Плот заколыхался так слабо, что эти движения с трудом можно было заметить, – в такт с биениями его сердца. Это был его четырнадцатый день рождения, так что созвездия занимали то же положение, в каком они располагались в ночь его появления на свет. Когда настанет утро, солнце взойдет в созвездии Лихорадки; но сейчас планета-сестра, чей величественный голубой диск казался теперь тонкой кожурой плода над смыкающимися кронами деревьев, заслоняла собой две яркие звезды – два Глаза, единственно доступных взору в созвездии, известном как Дитя Тени. Все планеты изменили свои пути. Он стер из памяти знание о том, что Снежная Женщина теперь проходит через Пять Цветов, и представил ее в Посевах, где, как он знал, она располагалась в ночь его рождения. Он представил Стрижа в Молочной Долине, Мертвеца в созвездии Утраченных Желаний.