Джин Вульф - Пятая голова Цербера [сборник litres]

– Люди не такие, как ты. Люди не едят себе подобных.

– Это вы о себе? Ну да, только если голодны, но вы ведь все время голодны.

Несколько голосов тихо, напевно произнесли:

– Нет.

– Я знаю человека по имени Летающие Ноги – он высокий и не боится солнца. Он убил одного из вас и оставил голову для ночной жертвы. Но когда он проснулся, череп был очищен от плоти.

– Это лисы, – вступил голос, которого прежде ему не доводилось слышать, – или же, что более вероятно, убил он не нашего, а местного юного из себе подобных. Мышек, маленьких мышек вы оставили нам, заявившись сюда, а теперь ты требуешь, чтоб мы отдали тебе часть оленины. Дороги же поистине мышки. Мы бы могли задушить тебя во сне, подумай об этом.

– Вы бы понесли большие потери.

– Да я прямо сейчас могу тебя убить. В одиночку. Да-да. Потому-то мы забираем ваших ребятишек, что приходят к нам, скуля и хныча, – мы успокаиваем их, чтоб они не шумели, и потом насыщаемся ими вволю. – Одна из темных фигур поднялась и вышла вперед.

– Я не сосунок, мне четырнадцать лет. И я не пришел сюда истощенным и больным. Я уже ел сегодня и получу пищу снова.

Дитя Тени, что поднялось при тех словах, сделало шаг вперед. Несколько его соплеменников дернулись было в ту сторону, словно бы желая остановить его, но так ничего и не сделали.

– Ну же, иди сюда! – воскликнул Пескоходец. – Думали выманить меня из места моего сна, чтоб убить среди скал? Ах ты детоубийца!

Он напряг руки и колени, почувствовал силу, которой наливались его кисти. Прежде чем бросить такой вызов, он решил для себя, что, если Дети Тени попытаются убить его, он немедля сбежит, даже не пытаясь вступить в схватку, ибо уверился, что с легкостью перегонит этих коротконожек. Теперь, впрочем, он был так же точно уверен, что, ядовиты укусы этих тварей или нет, он с легкостью справится с коротышкой, вышедшим ему навстречу.

Голос, обратившийся к нему, звучал настойчиво, но так мягко, что походил скорее на шепот.

– Ты не должен причинять ему вреда. Он свят.

– Я не собирался с вами драться, – ответил Пескоходец. – Я лишь пришел за положенной мне частью туши клещевого оленя, которого я пригнал прямо вам в руки. Вы пели, что добыча обильна.

Дитя Тени, вышедшее сражаться с ним, уронило:

– Самым маленьким из моих пальцев, маленький звереныш, я переломаю твои кости, так что они проткнут тебе кожу и выйдут наружу.

Пескоходец отстранился от хищно тянувшихся к нему когтей и высокомерно произнес:

– Если ты одной с ним крови, усади его на место. Или он мой.

– Он свят, – ответили несколько голосов. Слова эти были подобны ночному ветру, что вечно скитается в поисках пристанища.

Левой рукой он мог бы вырвать скрюченные когти, правой – крепко ухватить противника за маленькую тощую шейку и задушить его. Пескоходец занял боевую стойку и ждал нападения, полуприсев и тем выгадывая определенное преимущество перед крадущимся врагом. Но так получилось, что в тот самый момент плюмаж дыма, венчавший вершину одной из Гор Мужества на самом краю поля зрения, рассеялся, и свет планеты-сестры на краткий, как мгновение ока, миг упал на лицо Дитяти Тени. Оно оказалось темным и измученным, с запавшими щеками, вялым носом и безвольным ртом, откуда стекала тонкая струйка, с большими глазами во впадинах обвисающей плоти, а размерами не превосходило личика ребенка.

Хотя впоследствии Пескоходец припоминал все эти черты очень ясно, в тот миг, при быстром просверке синего света, он не обратил на них внимания. Вместо этого он увидел лица всех людей, что его окружали, – узрел силу, которой они мнили себя исполненными, вдоволь поев мяса, постиг, что они суть не более чем жалкие дурачки, на которых дунешь – и упадут; а прежде он никогда не видел ничего подобного, потому что был очень молод. Когда когти коснулись его гортани, он стремительно увернулся и, дрожа и задыхаясь – отчего именно, он не мог понять, – побежал к сгрудившимся у туши клещевого оленя темным телам.

– Взгляните-ка, – сказал голос, который первым заговорил с ним. – Он плачет. Ну же, мальчуган, быстрее садись и раздели нашу трапезу.

Касания маленьких темных рук заставили Пескоходца опуститься на корточки подле туши клещевого оленя. Кто-то произнес, обращаясь к Дитяте Тени, чьи пальцы мгновением раньше тянулись к его глотке:

– Ты не должен причинять ему вреда, ибо он наш гость.

– А-а.

– Спору нет, милое дело – позабавиться с ними. Это указывает им их истинное место. Но теперь дайте ему насытиться.

Кто-то еще вложил ломоть сырой оленины Пескоходцу в руки, и, как это было у него в обычае, он тут же с жадностью проглотил мясо, чтобы кто другой не выхватил добычу. Дитя Тени, только что угрожавшее ему, положило руку ему на плечо.

– Боюсь, что я напугал тебя.

– Пустое. Все в порядке.

Планета-сестра закатилась, и в осеннем небе, очистившемся от ее сияния, засверкали созвездия: Женщина с Горящими Волосами, Пять Волосатых Ног, Аметистовая Роза, которую люди заболоченных лугов и топей [24] Поскольку болото/топь по-английски marsh, то в контексте романа можно прочесть и как «люди Марша», хотя фамилия антрополога пишется несколько иначе. Кроме того, земного исследователя зовут Джон, а это, как нам уже известно, общее аннезийское имя для мужчины. John в английском сленге Викторианской эпохи также означало «любитель проституток» (ср. с визитом Джона Марша в порт-мимизонский бордель). Второй инициал антрополога – V. – может указывать на волка ( volf в искаженном написании), Вергилия (проводника Данте в аду; всю историю семейства Вулфов из первой повести следует рассматривать, среди прочего, как аллегорию заточения в преисподней) или Вольтурна, божество водной стихии и восточного ветра (!) в древнеримской мифологии. называли Тысяча Щупалец и Рыба. Плоть клещевого оленя была приятна на вкус и так же приятно отягчала желудок, и внезапно Пескоходец почувствовал умиротворение. Эти скрюченные фигурки вокруг оказались его друзьями. Они разделили с ним трапезу. Было очень хорошо сидеть так, в кругу друзей, и наслаждаться отменной едой, пока Женщина с Горящими Волосами стоит на голове в ночных небесах.

Голос, который первым заговорил с ним (хотя теперь он не всегда мог определить, из чьего рта он исходит), произнес:

– Теперь ты наш друг. Много времени миновало с тех пор, как мы в последний раз принимали тенедруга из местных.

Пескоходец не понял услышанного, но ему показалось безопасным и вежливым кивнуть. Он так и сделал.

– Ты говоришь, мы пели. Когда ты явился, мы пели песню Множества Полных Ртов. Теперь же она звучит в тебе, то песня счастья и довольствия, хоть и без контрапункта.

– Вы кто? – спросил Пескоходец. – Я не понимаю, кто из вас это говорит.