Дмитрий Манасыпов - Дохлокрай

Света почти не случилось. Стригой сумела додуматься опустить жалюзи, но те, разъеденные черной болезнью, идущей от нее, провисли на сгнивших шнурах, переломались. Только вездесущая паутина, затянувшая проемы, не давала пробиваться внутрь и без того неяркому осеннему солнцу.

Он показал Семёнычу самый простой знак – спина к спине. И двинулся вперед, понимая, что не получится не скрипеть, ведь ламинат уже не просто проседал, он разбегался вздувшимися волнами, покрывшись трещинами и лишаями густой плесени.

Вслушался, пытаясь уловить хотя бы что-то, выдающее хозяйку, но та выжидала, старательно прячась. Обманываться не стоит, стригой услышала их сразу, а раз не вылетела, желая добраться до горячей крови, то не впала в звериное безумие из-за голода, значит, драка выйдет серьезной. А если ей хватит и на фокусы, с отведением глаз, все может обернуться еще хуже. Главное – не допустить ошибки.

Точно, не допустить.

Он прижал палец ко рту и вернулся к двери. Свои силы тоже не стоило расходовать зря, но запечатать выход, чтобы не дать ей просто удрать, стоило. Зверь всегда атакует только когда загнан в угол, а упырь, ждущая их внутри, ничем не лучше хищника. И попробует уйти, наплевав на свой вид, попробует скрыться в любой, случайно открывшейся двери, где найдет и еду и укрытие, чтобы быстро восстановить силы и убраться в ночь. Этого им только не хватало…

В комнате скрипнуло, не скрываясь. Семёныч, подняв свой обрез, шагнул было вперед.

– Стоять.

Бородач остановился. Скрип повторился.

– Я не стану нападать.

Голос ломался, плыл разными тонами, то высоко с подвизгом, то уходя почти в собачье глухое рычанье.

– Выйди в коридор.

Мрак дает своим детям многое, а уж лукавить и обманывать учит вместе с даруемой не-жизнью.

Ирина вышла. Семёныч, кхекнув, отступил назад. Было с чего, он и сам бы обосрался со страху, не видь раньше такого же несколько раз. Или несколько десятков раз, привыкнуть не получалось, лишь выходило не особо бояться. Но яйца все равно сжимались, втягиваясь внутрь, как от ледяной воды.

Белая короткая ночнушка, свободно висевшая на красивой женщине, превратившейся в настоящий скелет, бледная кожа с синим оттенком и черными разбегающимися венами, перекрываемыми тут и там сизо-черными пятнами разложения. Почти полностью вылезшие волосы, висевшие грязной паклей по краям ссохшегося трупного лица, с оскалом натянувшихся и готовых лопнуть губ. Желтые острые клыки и раскрошившиеся остатки остальных зубов, подбородок и вся нижняя часть, нос – сплошь в засохшей жиже от крыс-поживы. И огромные блестящие безумные глаза, смотрящие на них как на куски хорошо отбитого мяса с кровью.

Как она могла сдерживаться?!

– Я продержусь ещё минуту.

Минуту? Она хочет что-то сказать?!

– Где он нашел тебя?

Вопрос прозвучал, казалось, раньше самой мысли.

– В сахаре.

А… в том самом месте, как и думал.

– Ты же видела его раньше, встречала?

– Да.

Семёныч шумно выдохнул, наверняка начиная что-то понимать.

– Знала кто он и не показывалась, просто понимала – кто и как?

– Да. Сейчас.

Обрез грохнул, едва Ирина закончила говорить. Второй ствол ударил с поправкой, он успел заметить ее движение, плавно уходящее вбок. Туда же выпалил Семёныч, приберегая последний патрон на самый крайний случай.

Ирину картечь поймала лишь с третьего раза. Стыдно сказать, но попасть в стригоя сумел именно бородач, не он сам. И, тут же, выстрелил снова, метясь в корпус, разодранный первым попаданием.

Ее отбросило в кухонку, раскидав лохмотья по стенам и потолку. Она попыталась сесть, скребла когтями пол, но серебро и есть серебро, тело не слушалось, начав исходить паром и разлагаясь прямо на глазах. Жидкость, мутная и вязкая, потекла по бокам, превращаясь в лужу прямо на глазах.

Он оказался рядом, перезарядившись и расстреляв грудь с лицом. И, достав старый тесак, отсек голову одним ударом.

– Славно, – Семёныч вздохнул. – Надо уходить. Как думаешь, соль у нее есть?

Он кивнул на стол, где стояла целая пачка, явно нужная для ее ухажеров, постоянных клиентов и дойных коров, все равно остававшихся тут и евших обычную еду по утрам.

Семёныч залез под мойку, порылся, матерясь.

– Ты чего?

– Пакет только с мусором.

– И?

Тот выпрямился.

– Да как-то…

Пришлось самому взяться за дело, вытряхнув полностью сгнившие яблочные огрызки, склизкий куриные кости с черными вязкими остатками мяса и положить туда голову, высыпав следом всю пачку соли. Семёныч, достав большую пластиковую фляжку из сумки, полил разваливающееся тело едко воняющей дрянью.

В дверь позвонили. И заколотили кулаком.

Семёныч, шмыгнув, покосился на пакет в руке. Да уж, ситуация так себе…

– Ирина! Что там у тебя? Ира-а-а!

Голос немолодой, женский, даже удивительно. Никак чья-то бдительная мамаша, ставшая бабулькой, переселенная детьми в новую однушку из старой, но такой просторной трех-четырехкомнатной «ленинградки» или «сталинки».

– Ирина, у тебя все хорошо?!

Семёныч подмигнул, ухмыльнувшись.

– Жаль, мы не люди в черном, да? Но ничо, ща все будет.

Сканнер взялся за ручку, щелкнул замком.

Ирина ее настоящее имя. Она пользовалась другим. Твою…

Семёныч, вскрикнув, схватился за шею, захрипел, дергаясь. Втиснутая в шею гибкая полоса, охватывающая ее почти ошейником, трещала электричеством. Борода дымилась, грозя вспыхнуть.

Зеркало у входа. Черна форма, черная экипировка, нашивки с триколором и щитом с мечом. Институт, его, мать их, лаборанты. Все же вышли на стражников, нашли, вцепились волкодавами, желая удушить, но взять хотя бы одного… Ну да. Только, раз уж так, хер вам на руль. Все просто.

Он ненавидел Институт.

Серебро против кевлара и титана шлемов с жилетами? Будь пули, стоило бы переживать, только в патронах картечь, в упор – почти как к маме на пирожки сходить, так же прекрасно на душе. Все, хватит тратить время, Семёныч, того и гляди, окочурится. Хорошо, что такой боров, перегородил вход, с коридора пока еще долбятся, не могут попасть внутрь. Скоро полезут через окна, не иначе.

Переломить обрез, зарядить, подхватить заряженный Семёныча, шагнуть вперед. Внутри закипело, после срыва в бункере в дикую ярость входить просто, почти сразу, стоит лишь подумать и позвать темноту, сплетенную с багровым гневом, всегда живущую внутри.

Главное – порядок и отсутствие хаоса в начале. Хаос будет для других, для стоящих в коридоре. Прямо сейчас… а пока, чтобы не мешать, положим один обрез на комод у входа.

Он рванул Семёныча на себя, сильно и резко. Дверь подалась следом, стоящий за ней черный, с шокером, не удержался, наклонившись вперед. Обрез уперся точно в подбородок. И жахнул одним стволом.