Пол Тремблэй - Кантата победивших смерть

— Водитель сообщит в полицию, где мы вас высадили, он передаст адрес согласно надписи на почтовом ящике дома, у которого мы остановились. Вас и Натали скоро подберут. — Доктор Колодны все это говорит, отвернув взгляд в другую часть автобуса, где нет ни Рамолы, ни Натали.

— Нет, мы не успеем. Пожалуйста, заводите автобус и поедем.

— Федеральный закон о карантине предельно ясен. Мы не можем подвергать риску заражения всех остальных, включая шестерых новорожденных.

— Доктор…

— Даже если я позволю вам остаться, больница ее не примет, а с ней и нас тоже.

Последняя фраза смахивает на ложь, это не может быть правдой. Или может? А если она начнет упираться, что они сделают? Ссадят с автобуса силой? Рамола взывает к другим врачам в салоне, но видит перед собой смущенные, моргающие лица с выражением встревоженного удивления из категории «такого просто не может быть». Рамола поворачивается к испуганным пациенткам, женщинам в масках и орущим младенцам. Кошмар положения усугубляется ужасом того, что обе стороны правы: автобус — последний шанс для ребенка Натали, и в то же время они не могут с чистой совестью рисковать жизнью других пациенток без их согласия, особенно если Натали будет все больше возбуждаться и проявлять агрессивность. Что если попросить разрешения не прогонять Натали у каждой пациентки по отдельности? Многие, возможно, согласятся, но согласятся ли все?

Натали визжит от боли, двое помощников тянут ее за руки, пытаются поставить на ноги.

Рамола, распираемая праведным гневом на всех и вся, включая себя, кричит, чтобы они прекратили, и колотит кулаками по спинам помощников, заставляя их остановиться. Она протискивается между ними к своей подруге.

Натали держится за раненую руку. Пальцы левой руки сжаты в узловатый, костистый кулак. Взгляд блуждает по салону автобуса, словно она забыла, где находится и как сюда попала.

— Вы… вы ее не съедите! Я знаю, как вас зовут! — выкрикивает она.

Рамола пытается успокоить ее, приговаривая:

— Я с тобой. Это — я, — трогает ладонью горячий лоб подруги. Натали вскидывает голову, выворачивается и сбрасывает руку. Из-за маски Рамоле трудно определить, не пыталась ли Натали укусить ее.

Рамола повторяет имя подруги, наклоняется вперед так, что почти касается лицом ее лица. Она кожей чувствует, как пышут жаром ее щеки. Наконец Натали встречается взглядом с Рамолой, быстро-быстро моргает, словно ей трудно сосредоточиться. Крики затихают до слабого монотонного бормотания. Рамола осторожно отлепляет правую руку подруги от левой. Поддерживая ее под локоть, она потихоньку помогает ей встать и ведет между рядами кресел. Пожимает ее пальцы. Натали не реагирует.

Высокий юноша держит две сумки, с которыми Рамола села в автобус. На нем теперь тоже маска. Он обещает вынести сумки вслед за ними.

Натали повторяет, не повышая тона:

— Вы ее не съедите. Я знаю, как вас зовут. Всех вас знаю… — это не ее голос. Она говорит чьим-то чужим голосом.

Чтобы подзарядиться для новых действий, Рамола раздувает остывающие угли гнева.

— Доктор, — бросает она, наполнив обращение свинцом отчаяния и досады, — какой адрес вы назвали полиции?

Загородив собой водителя, Колодны называет адрес и указывает на открытые двери.

Высокий по пятам следует за Натали. Пациентки, когда они проходят мимо, вжимаются в кресла. В кильватере вскипают напряженные отрывистые шепотки: «как можно высаживать человека посреди дороги», «ей нельзя здесь оставаться, это не безопасно».

Рамола на коротком пути до выхода из автобуса успевает набросать вопросов: «доктор, полиция назвала расчетное время прибытия?», «доктор, вы им объяснили, что Натали беременна?», «доктор, вас не будут мучить по ночам кошмары?» Последний вопрос жесток, но почему бы не задать его, если он в равной мере относится и к Рамоле?

Она задерживается на верхней ступеньке. Тремя ступенями ниже притаился предвечерний холод. Рамола поворачивается и говорит:

— Доктор, а если мы откажемся? Выбросите нас силой?

Натали стоит рядом с доктором Колодны и поднявшимся со своего места водителем, он выше Натали на целую голову, на нем маска и перчатки. Высокий парень нависает над ней сзади, сумки закинуты на плечо, правая ладонь разжата, пальцы растопырены, готовы хватать, тащить. Их взгляды и взгляды всех остальных пассажиров автобуса — красноречивый ответ на последний вопрос Рамолы.

Натали поворачивает лицо к врачу, шипит:

— Вы ее не съедите… — Она выдергивает кисть из руки Рамолы и, размахнувшись, бьет доктора чуть выше левого уха. Удар получается несильным, пытливым, это лишь первый залп, дальний раскат грома надвигающейся грозы. Но и его достаточно, чтобы автобус взорвался визгом и криками. Водитель и высокий парень зажимают руки Натали в тиски, тащат ее вниз по ступеням.

— Я знаю, как вас всех зовут!

Рамолу выталкивают из автобуса задом, она теряет равновесие и падает с последней ступеньки на подъездную дорожку, оцарапав ладони.

Вторым из автобуса выскакивает водитель, тянет Натали за руку. Ей ничего не остается, как тяжело ступить на землю. Она спотыкается, но ее держат, не позволяя упасть. На улице водитель и помощник оттаскивают Натали подальше от автобуса. Она орет, мотает головой из стороны в сторону, мужчины наконец, чуть подтолкнув, отпускают ее и бегом возвращаются в автобус.

Рамола вскакивает на ноги и встает между Натали и убегающими мужчинами. Она шикает и вскидывает руки в знак капитуляции. Натали немедленно успокаивается, словно повернули выключатель. Плечи опускаются, грудная клетка сдувается. Рука, потерев живот, бессильно повисает вдоль тела.

Поставив одну ногу на ступеньку автобуса, высокий швыряет сумки на землю.

— Я попрошу доктора, чтобы она позвонила еще раз, — говорит он. — Нехорошо это. Извините. Желаю удачи. — За ним с лязгом закрываются двери, автобус немедленно трогается с места.

У линии соединения потрескавшейся, в рытвинах подъездной дорожки и проезжей части торчит покосившийся белый деревянный столбик с черным жестяным почтовым ящиком. Красный флажок отсутствует. Рамола делает снимок, отправляет эсэмэску с адресом и отдельно пишет (памятуя о нагрузке на местную сотовую сеть) еще одну, все это адресуя доктору Аволеси, которая до сих пор ни разу не ответила.

Подъездная дорожка ведет к белому фермерскому дому, вынесенному от дороги на тридцать метров. Ветхую постройку окружает широкий луг с высохшей, мертвой травой, за домом — еще три акра заброшенной земли. Очевидно, раньше здесь была действующая ферма, которой принадлежало огромное, пустующее поле на другой стороне дороги, обсаженная деревьями межа отодвинута от обочины на несколько десятков метров. Нигде больше не видно никаких построек. Низкое серое небо вот-вот упадет на землю.