Сара Ведлер - Купид. Бесконечная ночь

— Хватит дёргаться! — огрызается он. — Тогда будет быстрее.

Скиннер сжимает мою шею. Он невероятно силён.

Я хватаю ртом воздух и пытаюсь сбросить с себя его тяжелое тело, но с каждым движением мои легкие ещё больше требуют воздуха. Автоматически я пытаюсь дышать и слышу свой измученный хрип. Затем я чувствую головокружение, верхушки деревьев над моей головой начинают кружиться. Вся моя грудная клетка горит, и я собираю все свои силы, чтобы как-то защитить себя.

В следующий момент два электрода внезапно впиваются в плечи Скиннера, и электрический удар отбрасывает его в сторону дороги.

— Купид! — радуется один из дружинников.

Меня тут же поднимают.

— С вами всё в порядке? Вы не ранены?

Я не в состоянии что-либо ответить. Вместо этого я смотрю на Скиннера, который подвергается второму жестокому разряду электричества. Он задыхается, снова падает на заросшую травой землю и, тяжело дыша, остаётся так лежать.

— Вы меня понимаете? — спрашивает дружинник.

Другой поднимает Скиннера и надевает наручники, черные кольца из карбона, которые выглядят как восьмерка и плотно прижимаются к его коже. А затем они отводят нас обоих в своему комбикоптеру. Я все еще слишком ошеломлена, чтобы ясно думать или отвечать на вопросы дружинников.

— Малышке нужен врач, — кричит он своему коллеге. — Лучше всего полетим прямо в город.

Скиннера усаживают на заднее сиденье, которое отделено от передней части стеклом, а рядом с ним садится один из дружинников. Другой предлагает мне место второго пилота.

— Проклятые купиды, — говорит он, как только мы оказываемся в воздухе.

Я не сразу отвечаю ему, сначала мне нужно собраться с мыслями. Я вспоминаю пожар, который устроил Скиннер на Финистерре, думаю о том, как смело он сражался бок о бок с нами против своего отца.

— Да, — тихо говорю я, немного погодя. — Спасибо за спасение.

— Это наша работа.

Дружинник улыбается. Он молод, моложе своего опухшего коллеги. На его шее проступили нервные пятна.

— Могу я вас кое о чем спросить?

— Конечно.

Я украдкой смотрю вниз на свою одежду. Даже не верится, что он принимает меня за одного из промышленников. Нужно быть слепым, чтобы не замечать дырки и места, в которых материал уже протёрся.

— Вы… Вы целительница? Ведь если этот купид так сильно вами интересовался… — я перевожу на него взгляд. — Моя мать очень больна, — быстро и с надеждой в голосе говорит он. — Из-за этого она потеряла работу на текстильной фабрике. Мы не можем себе позволить лечебницу и…

Я вижу, как подскакивает его адамово яблоко, когда он тяжело сглатывает.

— Купид похитил меня, потому что думал, что я целительница, — говорю я. — Потом обнаружил, что это не так. Поэтому попытался убить.

— Понимаю, — отвечает дружинник после короткой, неприятной паузы. — Простите. Я не хотел…

— Всё в порядке.

Хотя в последние несколько месяцев охранники промышленников все больше и больше становились нашими врагами, мне вдруг становиться его жаль.

Сквозь тишину прорывается резкий гудок, который, кажется, доносится из арматуры летательного аппарата.

Дружинник нажимает на кнопку на своих очках.

— Слушаю, — говорит он. Его голос снова принял серьёзный, официальный тон. — Хорошо. Да, хорошо.

Он быстро переводит взгляд на меня, а сам нажимает какую-то кнопку. Я не знаю, что означает этот взгляд и отвечаю на него как можно более простодушно. Затем, внезапно, два ремня из карбона выскакивают из сиденья и обхватывают верхнюю часть моего тела.

— Что это значит? — ошеломленно спрашиваю я.

Похоже, этот же вопрос задал и дружинник номер два, сидящий на заднем сиденье, поскольку мой сосед отвечает, не смотря на меня:

— Я только что получил код 24 из штаб-квартиры.

«Код 24». Я не имею ни малейшего понятия, что это может значить, но тот факт, что я больше не могу пошевельнуться, наверняка не сулит ничего хорошего.

— Послушайте, я не знаю, что вы думаете, но…

— Не пытайтесь со мной спорить.

На лбу пилота появились капельки пота. Внезапно он выглядит очень нервным, почти испуганным. Я в который раз убеждаюсь, что дружинники — это просто сотрудники, работники, которых далеко не так хорошо обучают, как нас, созерцателей. Они поступают на службу уже взрослыми. Если бы я не была связана, тогда человек, сидящий рядом, был бы беззащитен. Да и сейчас снова станет беззащитным, потому что ногой я могу дотянуться до кнопки, с помощь которой он наложил путы.

Я несколько раз делаю глубокий вдох и выдох. Моя шея болит из-за нападения Скиннера, но это меня сейчас меньше всего беспокоит. Я напрягаюсь, выпрямляюсь, насколько могу, вытягиваю ногу и…

Внезапно на заднем сидении комбикоптера начинается драка. Я понятия не имею, как Скиннер освободился от своих оков, но краем глаза вижу, как дружинник рядом с ним извивается от боли, когда его поражает его же собственный электрошоковый пистолет. Это мой знак. Целенаправленным ударом я нажимаю на кнопку, которая убирает ремни, обхватывающие верхнюю часть моего тела. Затем размахиваюсь и наношу мужчине рядом со мной сильный удар по подбородку. Он теряет сознание.

Комбикоптер тут же начинает падать, и я рада, что уже успела разобраться в инструментах. Я хватаюсь за руль высоты и почти без усилий беру под контроль летательный аппарат. Если бы это был вертолёт, то, вероятней всего, всё выглядело бы по-другому. Но комбинированные авиаторы в обращении не сильно отличаются от «Сессны». Я поднимаю самолет ввысь и оглядываюсь назад. Дружинник номер два тоже поник без сознания на своем сиденье.

В конце концов, план Скиннера всё-таки сработал.

Мне нужно некоторое время, чтобы найти рычаг, который опускает стекло между мной и Скиннером.

— Мог бы меня предупредить, — говорю я, как только стекло исчезает из виду.

— Тогда твоя реакция была бы не настолько естественной.

Он наклоняется немного вперед. Вероятно, чтобы осмотреть мою шею.

— Болит?

— Немного.

Мы оба молчим некоторое время, затем я неохотно признаю:

— Это было хорошей идеей. Без комбикоптера мы бы ни за что так быстро не выбрались из Севеноакс.

Наверняка, у нас ушло бы пол дня, а то и больше, чтобы добраться до центра — а столько времени у меня нет. Мне всё ещё неизвестно, как долго я могу находиться вдали от Пейшенс, прежде чем умру. Два дня в любом случае есть, столько нам понадобилось, пока мы снова подобрали Пейшенс в Лиссабоне. А вот больше вряд ли, будет.

— Я знаю, я великолепен.

Я сердито смотрю на Скиннера и пугаюсь, когда вижу кровь на его руках.

— Ты ранен?

Вид ярко-красной жидкости на его белой коже на несколько мгновений отбрасывает меня назад в ту ночь, когда в офисной башне его отца его сердце на мгновение перестало биться. Внезапно страх за него возвращается.