Борис Конофальский - Во сне и наяву

Сейчас ещё полегче стало, а раньше он спать не хотел ложиться, пока Светлана не сядет рядом на кровать. И не возьмёт его и Макса за руки. Так, как это когда-то делала мама. Сейчас хотя бы сами ложиться стали, вставать, одеваться-раздеваться.

– Света-а…, – и стук кулачка в дверь. – Света…

– Отстань, Коля, – кричит девочка, – дай мне помыться!

– А ты там моешься?

– Да, – раздражённо отвечает она.

– А почему вода не течёт?

– Коля, отойди от двери, а то сейчас получишь…, – обещает сестра.

– Нам тоже нужно мыться, – бурчит Колька. И, конечно же, никуда не уходит.

Света раздевается и лезет в ванную, смывать с себя синий сок фикуса.

Иванова огорчила девочку. У мамы ночью был приступ, начались судороги, а потом упало, буквально рухнуло давление. Хорошо, что в эту ночь дежурила Иванова, а не глупая Нафиса. Ольга Александровна стала колоть маме нужные препараты и звонить лечащему врачу. Валерий Сергеевич сказал, что делать, и через час давление стабилизировалось.

– Но судороги были сильные, – говорила Иванова. – Я три месяца таких уже не видела. Камаев сказал, что зайдет сегодня после дежурства.

Огорчение. Камаев Валерий Сергеевич – это мамин врач. Свете он нравился своим позитивом. Он всегда говорил что-то типа:

– Не горюй, Светлана, я вам выпишу этот препарат, колите пока его, а если через пару месяцев состояние мамы не улучшится… Посмотрим… Попробуем ещё кое-что. Я пока почитаю, подумаю…

Папа говорил, что он слишком молод, но девочка совсем не считала это недостатком. Ей очень нравился оптимизм Камаева:

– Ничего, твоя мама должна проснуться. Ты, главное, с ней почаще разговаривай.

Она отвела братьев в садик, вернулась, отпустила Иванову, стала проводить с мамой гигиенические процедуры и ждать папу со смены, когда в домофон позвонили. У папы был ключ. Пришёл отец Серафим.

– Ну а чего ты не заходишь в трапезную к обеду? Отец Александр про тебя спрашивал вчера. Чего, говорит, Светлана, не ходит обедать?

Поп опять был в сандалиях и серых носках. Опять у него ряса чем-то закапана. Под мышкой какая-то книга. Он почти всегда ходит с книгами. От него пахнет луком. Он садится в кресло рядом с мамой.

– Сегодня приду, – обещает Светлана. Ей нравится, как кормят в приходе, да плюс ещё экономия. Отчего же не прийти?

– А батька твой где? – спрашивает отец Серафим.

– Так он только через полчаса придёт, – говорит девочка.

– У меня есть часик свободный, хочешь, беги в школу, а я с мамкой твоей посижу, – предлагает поп.

Э, нет. Света лучше сама с мамой посидит вместо школы. В школу ей совсем не хотелось идти.

– Нет, у мамы ночью криз был, лучше я тут побуду, – говорит она. И пока отец Серафим ничего не произнёс, спрашивает о том, о чём начинает задумываться всё чаще: – Батюшка, а что такое «время»?

Отец Серафим как раз стал разворачивать книгу и от такого вопроса опешил на секунду:

– Чего? Время? Это что, вы в школе проходите, что ли?

– Да нет, я это сама интересуюсь.

– С чего бы вдруг тебе таким интересоваться? Нормальной деве твоего возраста такое неинтересно должно быть.

«Ну, нормальной, может, и неинтересно. А мне с моими снами самый интерес».

– Так знаете вы или не знаете? – уточняет Светлана.

– Хех, – поп смеётся, – так об этом, душа моя, никто ничего не знает. Время… Сие предмет, человеческому осмыслению не подлежащий. Всё, чему мы научились, работая с ним, так это измерять равные его промежутки с большей или меньшей точностью. Вот и всё. Только Господу подобные материи обдумать под силу.

– То есть вы не знаете, может ли быть у времени исток? – спросила девочка.

– Исток? – поп опять удивился. – Исток, в смысле исходная точка? – он задумался. Положил книгу на подлокотник кресла и стал подёргивать себя за бороду, смотря при этом куда-то мимо Светланы. – Угу… Угу… Ну, давай допустим такую гипотезу… Знаешь, был один такой жулик от науки, по фамилии Эйнштейн, ловкий такой плагиатор, но вот одну вещь он подметил всё-таки, кажется, сам – он угадал, что возле сверхтяжёлых тел пространство, а значит, и время, так как они неразрывны, искривляются. То есть, ежели время мы представляем как постоянно переменную величину, которая ещё может и искривляться, значит, что…, – он указал на Светлану пальцем, ожидая, что она продолжит его мысль.

Но девочка с трудом понимала попа и никак не могла закончить фразу. Она лишь качнула головой в ответ.

– Если время – величина постоянно изменяемая и меняющаяся в одном направлении, значит, мы с уверенностью можем сказать, что время – это поток. А раз это поток, то мы с большой вероятностью можем предполагать, что у него есть точка «ноль», от которой оно и начинается. Значит, исток у времени есть! Что и требовалось дозаказать.

Отец Серафим улыбался, он был собой доволен. Произвёл на девчонку впечатление, не зря его в семинарии с науками заедали. Но Света не удовлетворилась его блестящим ответом. И спросила опять:

– А исток, он для всех один? Или у каждого свой исток?

– Конечно, у времени исток должен быть один, – начал было поп, но тут же осёкся. – Погоди, а что ты имеешь в виду?

Светлана вздохнула, она и сама не очень хорошо понимала, что имела в виду:

– Ну, может, у каждого человека свой отсчёт времени, ну… не знаю, как сказать.

– Что не знаешь? – уточнил священник.

– Да ничего не знаю, – Света отмахнулась и уже хотела закончить разговор. – Так, в голове всякий… Всякая дичь

– Нет, ты погоди, погоди… А ты чего вообще этот разговор про время завела? – не отставал от неё отец Серафим. – В школе, что ли, проходите? Теорию относительности?

Если соврать и сказать «да», он может и дальше докапываться, а она про эту теорию только в кино слышала, так что Света и говорит:

– Да нет, приснилась какая-то муть. Хожу и думаю.

– Ты, дорогая моя, давай-ка берись за ум, давай-ка нормальные сны уже смотри. Какие в твоём возрасте нормальные девы смотрят.

– А нормальные – это какие? – чуть обиженно спрашивает девочка.

– Ну, нормальные – это про пылких юношей, про поцелуи, про свидания. Ещё там про всякое…, – поп смеётся.

– Откуда вы это знаете? – говорит Света, уже злясь. Ей кажется, что отец Серафим придумывает, не может он про это знать.

– Да как же мне не знать, – продолжает ухмыляться священник, – ко мне девы младые и твоего возраста ходят, и те, что старше… Да исповедуются, и всё у них одно. Половина всего, что их волнует, так это любовь. Думают про женихов, про отношения, и сны им такие же снятся. А ты про время философствуешь. К чему это? Не ровён час, ещё голоса слышать начнёшь и приведений видеть.

Тут Светлана совсем на него обиделась. Подумала, что не пойдёт сегодня к ним в приход обедать. Ничего не сказала, пошла в ванную, мыть контейнеры за мамой. В это время и папа пришёл.