Игорь Давыдов - Viva la Post Mortem, или Слава Послесмертью [СИ]

К сожалению, конкретно эти два румына оказались недостаточно хамлом. Если они и позволили себе пару оскорбительных или сальных комментария в адрес златовласой некромагички в легкомысленном наряде, то крайне тихих. Совершенно неслышимых из-за громкой музыки. А к тому моменту, как девушка оказалась на дистанции комфортной беседы, молодые люди додумались заткнуться.

Но лишь заткнуться, но не подняться с корточек или плюхнуться на колени.

Было ли в духе мировоззрения госпожи притянуть подобное действие — а, точнее, бездействие — под оскорбление? Пожалуй, что нет.

Непростая задача: быть милосердной, но, при этом, запугать нарушителей в достаточной степени, чтобы они побоялись вновь нарушать закон.

Некромагичка остановилась в паре метров от упомянутой выше парочки.

— Чья машина? — вместо приветствия спросила девушка.

Она специально выбрала наиболее грубый тон, теша себя слабой надеждой подбить челядь на ответное хамство. Впрочем, вряд ли стоило ожидать, что румыны, уже продемонстрировавшие понимание принципа “близь шляхты не отсвечивай”, купятся на столь дешёвую провокацию.

— Моя, госпожа, — поднял руку один из подозреваемых. Он был помоложе. С бритой, но уже успевшей потемнеть от короткой волосни головой.

— Это точно машина?

На лице бедолаги появились разом непонимание ситуации и сомнение в умственных способностях дворянки.

— Да, госпожа. Без вариантов.

— Как говорит машинка?

— Что?

Теперь уже личико француженки демонстрировало скептицизм относительно адекватности собеседника.

— Коровка говорит “му-у-у-у”. Барашек говорит “бе-е-е”. А как говорит машинка?

— Эм-м-м… — он перевёл взгляд на своего товарища. — Би-и-ип?

— Пра-а-авильно, — некромагичка опустилась на корточки, чтобы оказаться на одном уровне со своими собеседниками. — Когда машинке страшно, она говорит “би-и-ип”. Но обычно она говорит “вру-у-ум-вру-у-ум”, так ведь?

Румыны медленно, неуверенно кивнули. Оба. Хотя вопрос задавался только одному из них. Впрочем, так было даже лучше. Это означало, что Жаки удалось посеять сомнение и беспокойство в умах сразу двоих нарушителей. А так они лучше запомнят эту беседу.

— Тогда почему эта машинка говорит “най тупей эсти славул меу”?

– “N-ai tupeu ești sclavul meu”, госпожа. Это магнитола.

— Ты же говорил, что это машинка, — француженка прищурилась.

Её взор был тяжёлым. Напряжённым. Он достаточно внятно доносил до собеседника, что некромагичка недовольна тем, как её пытаются обмануть.

— Да… а внутри магнитола.

— Для чего магнитола в машинку ставится?

— Чтобы музыку слушать…

— Где слушать музыку?

— В машинке…

Жаки ободряюще улыбнулась водителю, а затем черты её лица исказила злоба. Девушка резко выпрямилась и от души вмазала водителю ногой в район груди: тот, впрочем, инстинктивно сжавшись, поймал удар на предплечья.

— Тогда какой Лешей я слышу твою богомерзкую какофонию за пределами твоей машинки?! Не умеешь ей пользоваться, пешком будешь ящики от склада до магазина таскать! И, уж поверь, в ближайшее время на Слепе улице у меня будет достаточно много дел, чтобы я тут появлялась регулярно! А ну, вырубил эту гадость! — девушка начала хлопать в ладоши, задавая темп действу. — Быстрей! Быстрей! Быстрей!

Простолюдин спешно перебирая конечностями залез в салон и, перегнувшись через сидения, выключил магнитолу.

В целом, задание было выполнено. Частично. Но, как Жаки казалось, вполне себе в духе Лешей: никакого серьёзного членовредительства, но достаточно доходчиво. Хотя… вроде как, слечна Глашек позволила себе разбить стекло той легковушки прежде, чем услышала оскорбление в свой адрес. Однако, француженка решила, что лучше слегка поосторожничкать, чем перегнуть палку и разозлить милосердную госпожу.

Отнять машину в фонд реконструкции Слепы улицы некромагичка всегда успеет. Что-то ей подсказывало, что ремонтные работы эти места и в самом деле ждут, а контролировать процесс избавления от “разбитых окон” придётся уже самой Жаки.

Впрочем, цель для “членовредительства” у француженки, всё-таки, была.

Цель куда более достойная, чем одинокий любитель громкой музыки, у которого вполне могло хватить мозгов воспользоваться шансом сохранить своё имущество. Ведь грузовая машина не сама по себе во дворах стояла: реклама на её кузове непрозрачно намекала на взаимосвязь с магазинчиком, погрузочная зона которого была избрана этим меломаном для импровизированного концерта на дешёвой магнитоле.

А вот к магазинчику у обнищавшей дворянки была пара вопросов. Помимо вопроса о том, отчего администрация не штрафует любителей делиться своими музыкальными пристрастиями с жителями ближайшего дома.

Например, отчего здесь так воняет?

Взгляд голубых глаз француженки задержались на открытом мусорном контейнере, подле которого в грязных лужицах валялось несколько подтухших овощей, смятых упаковок из-под молока, лежавших тут достаточно давно, чтобы уже начать выцветать, и даже немного битого стекла. Пожалуй, в любой другой день Жаки просто наморщила бы носик, да обошла бы это место по большой дуге. Как она, в общем-то, всегда и делала во время своих предыдущих визитов в этот район, каждый раз обещая себе выучить какое-нибудь заклинание против неприятных запахов. Однако же сегодня девушка ощущала на своих плечах груз ожиданий своей новой госпожи. Госпожи, которая явилась на Слепу улицу навести порядок. Улучшить жизнь местной грязной челяди. Продемонстрировать власть.

И пусть Жаклин не помнила на память все законы и нормативы также хорошо, как шеф Воржишек, которого к этому обязывала профессия, девушка догадывалась, что открытая воняющая помойка в десятке-другом метров от окон жилого дома должна быть запрещена каким-нибудь актом. Но даже если и нет… какое некромагичке дело? Шляхта всегда поступает так, как считает нужным!

Француженка вновь взялась за волшебную палочку. И когда рука ощутила вместо приятной гладкости привычных изящных изгибов острую грань дешёвого оружия, сердце лишний раз кольнуло. И не потому, что замена была слишком грубой и уродливой. Старая волшебная палочка, потерянная в водах тоннеля любви, где и произошло столкновение наследницы рода Кюсо со слечной Лешей, была памятью о бабушке. Возможно даже единственной: когда начались красные бунты, родители бежали из Франции налегке, взяв только самое необходимое. Абсолютно всё нынешнее имущество семьи нажито в Богемии чуть ли не с нуля.

Отца потеря столь ценной вещи крайне расстроила, а потому он из принципа купил дочери самую дешёвую палочку из всех возможных. Жаки её потом даже перелакировывать самой пришлось: настолько некачественной была работа мастера.