Игорь Давыдов - Viva la Post Mortem, или Слава Послесмертью [СИ]

— Ты… пьяна? — вскинула высветленную бровь испанка.

— Радуйся этому! — фыркнула госпожа. — Будь я сейчас трезва, не застали бы вы меня в столь добром расположении ду-у-уха. Кстати, — подняла она палец. — За это вы должны сказать “спасибо” Ценусе. Её ножки послужили отличным громоотводом.

— Поняла-поняла, — в капитулирующем жесте подняла руки Тришка. — Вытрезвлять не будем. Значит, сегодня никаких дел? Только леность и нега?

— У-у-у-угу-у-у, — протянула Фортуна, на несколько секунд “залипая”: уж больно приятно было ощущать кожей головы заботливые массирующие движения пальчиков камеристки. — Но раз уж начала рассказывать, так донеси до меня мысль: заинтриговала уже, лешая языкастая.

— В общем, у нас есть имя того, кого ты ищешь, чтобы принести в жертву настоящей Лешей, — испанка уверенно подошла к плетённому диванчику, на котором развалилась самая высокородная из присутствующих, и беспечно приземлилась на него, закинув босые ножки госпожи себе на коленки. — Но мы не знаем, где он — только догадываемся.

— Банковская карта? — тут же спросила слечна Штернберк.

— Ещё не проверяли, — ответила Линда.

Ей уже не оставалось места ни во главе дивана, где восседала Ценуса, ни с другой стороны, но отказаться от копирования Тришки слечна-повторюшка не могла. Так что спустя несколько секунд она приземлилась на коленки рядышком с ложем Фортуны и положила голову госпоже на предплечье.

— Но не думаю, что это что-то даст, — продолжила слечна Льис, устроившись “поудобней”. — Эта челядь — полицейский. Ему по работе положено знать, как выслеживают таких, как он: если не дурак, то уже снял все деньги в одном из столичных банкоматов, и сейчас везде расплачивается наличкой.

— Если бы он не был дураком, не стал бы нашей мишенью, — беспечно ответила Фортуна, довольно прикрывая глаза. — Никогда не переоценивайте человеческий интеллект: мир давным давно упорядочился бы и обратился глобальной Утопией, не будь люди, в большинстве своём, идиотами. Я порой задаюсь вопросом: как они вообще до своего совершеннолетия дожили?

— Особенно в современном мире, в котором возраст этого самого совершеннолетия планомерно отодвигается всё дальше и дальше, — поддакнула Тришка.

Она игриво пощекотала пальчиками пяточку госпожи, получив в ответ забавную реакцию с дёргающейся ножкой. Это заставило ясноокую слечну Мартинес-Видок залиться беспечным весёлым смехом.

— Ну, вы смотрите мне, — Туна осторожно опустила нижнюю конечность обратно на коленки чересчур развеселившейся подчинённой. — Мне нужна эта сволочь в течение недели.

— Недели? — Линда вздрогнула и чуть приподняла голову со своей импровизированной подушки, чтобы лучше видеть лицо сюзерена. — Да это же нереально…

— Нереально — стать невестой сына ректора, будучи безродной, а задание, которое я дала, всего лишь “слишком сложно для бездарных лентяек”, — госпожа открыла один глаз и подарила себеседнице холодный, с вызовом, неодобрительный взгляд.

— Намёк понят, — Тришку, впрочем, угрозы словно бы и не беспокоили. Она бодро подняла руку и довольно зажмурилась. — Прогуляем универ, помотаемся по стране, взглянем, как живут люди в отдалённых от метрополии храбиях.

— И без этого Смолара не возвращайтесь, — с нажимом произнесла Фортуна, обращая взгляд в сторону испанки. — Мне теперь вину перед Лешей заглаживать, а она ещё более мнительна, чем я. Хорошо хоть мне удалось заранее немного подготовить почву: иначе это всё выглядело бы, как попытка подластиться к внезапно ставшей более успешной вчерашней аутсайдерке. Как только последние сплетни распространятся, таких оппортунистов на пути Глашек вырастет великое множество и затеряться средь них будет проще, чем… кто-нибудь, придумайте смешную аналогию?

— Проще, чем услышать пошлость от Цицерии? — предложила вариант Тришка.

Линда тут же тихонько захихикала, вжимая голову в плечики. Да и Туна нашла шутку забавной.

— Именно… вполне… подходит. У меня в голове вертелось, скорей, что-нибудь оскорбительное про вас двоих, — госпожа ничуть не солгала. Настроение у неё было такое, что хотелось как-то задеть своих проштрафившихся подчинённых, да вот только вермут повлиял на ей способность облачать мысли в наиболее удачную форму. — И вот ещё что: когда будете “брать” этого идиота, не говорите ему ни слова о причинах, по которым его схватили. Думаю, он и сам быстро сопоставит факты, но будет лучше, если у пленника останется место для сомнений и надежды. Ничто так не ломает человека, как момент, когда нет больше ни никаких сомнений в отсутствии шанса на спасение и помилование.

Дворянка подняла руку и капризно помахала ей. Ценуса правильно истолковала намёк, а потому, всего через несколько секунд губ Фортуны коснулся прозрачный край стакана с зеленоватым тягучим алкогольным напитком.

— Я хочу присутствовать при этом. Я хочу стать свидетельницей момента преображения. Я хочу увидеть, как Глашек становится Лешей. Как она превращается из серой заучки в легендарное воплощение врага человечества. Хочу увидеть, как меняется лицо её жертвы. Как это будет?

Слечна Штернберк мечтательно закатила глаза. И пусть таким образом в поле её зрения попала умильная моська камеристки, госпожа её не видела, ибо взор был обращён в мир грёз.

— Полицейский безвольно поникнет, как марионетка, которой перерезали все нитки? Или его глаза и рот начнут расширяться до пределов человеческих возможностей? Может, он начнёт дёргаться? Вырываться? Попытается убежать или в последнем броске понадеется перегрызть зубами глотку некромагичке?

Госпожа прервала свои измышления, когда ощутила прикосновение нежной хрупкой боковинки шоколадной конфетки с обжигающей хмельной начинкой. Она тут же жадно выхватила губами угощение из рук Ценусы и тотчас, губами же, его и раздавила, дабы затем слизнуть выступившую через трещины хрупкой оболочки сердцевинку.

В такие моменты Фортуна любила представлять, что ест не самую обычную, пусть и высококачественную, сладость, а некоего фантастического жучка, которому оторвали все лапки. Именно поэтому она и предпочитала давить его панцирь не зубами, а губами — чтобы хоть немного почувствовать сопротивление чего-то, что представляет живым. И именно поэтому девушка любила отодвигать язычком обломки шоколадной оболочки, чтобы дотянуться до пьянящего нутра.

— А Броня? Какой станет она? Её взгляд окончательно заледенеет? Уголки губ болезненно сведёт в зверином оскале? Мне так и не довелось ни разу увидеть её воочию. Только услышать… говорят, Глашек в образе Лешей становится сама не своя. Полностью теряет контроль над эмоциями. Словно бы и в самом деле в её черепушке плещется память обезумевшей Боудикки или кого-то её калибра. Это заодно объяснило бы столь высокое мастерство в дендромагии.