Сергей Юрьев - Шанс милосердия [litres]

– Никаких «но»! Вам что, жизнь Великого сагана не дорога?! Так и запишем в бортовой журнал. А его, между прочим, легат Ночной Стражи читает после каждого прибытия в порт Катушшаша. Очень внимательно читает.

– Хорошо, – сквозь зубы выдавил из себя чиновник. – Я распоряжусь.

– На погрузку у вас десять минут. И учтите: если двадцать первый пассажир поднимется по трапу, то храни его Мардук, коли он не умеет летать. Пойдёмте, госпожа Озирис, пока они не ломанулись. – Рабб-илпа почтительно поклонился, жестом предложил Флоре первой подняться по трапу и последовал за ней только после того, как она оказалась наверху.

– Что? Что там происходит?! – с нескрываемым волнением спросил Великий саган.

– Вам нечего опасаться, Ваше Высокопревосходительство, – успокоила его Флора. – Мы отправляемся в Харран. Высочайшим повелением. Телеграмма у капитана.

Нимруд вздохнул с облегчением, снова приложил ко лбу кулёк с подтаявшим льдом и шагнул к фальшборту, с нетерпением ожидая, когда же рабб-илпа соизволит подняться.

Тот не замедлил появиться, держа над головой телеграмму. Великий саган выхватил её, не дожидаясь, пока нога капитана ступит на палубу, и впился глазами в текст. На его лице последовательно читались облегчение, задумчивость и досада. Сначала до него дошло, что о высочайшем гневе речь не идёт, потом его посетило смутное беспокойство от того, что откладывается момент, когда он ступит на твёрдую землю, а затем настала очередь сожаления о том, что откладывается момент, когда Флора окажется в его объятиях.

– Я должен отдохнуть, – заявил он, возвращая телеграмму капитану. – Отдохнуть и всё обдумать…

Больше не сказав ни слова, Нимруд нетвёрдым шагом направился к себе в каюту, продолжая прижимать ко лбу мокрую тряпицу с растаявшим льдом. Двое охранников попытались взять его под локти, чтобы помочь дойти, но он решительно от них отмахнулся.

– Госпожа Озирис, – обратился к Флоре капитан, – вам бы тоже лучше куда-нибудь удалиться, пока не поздно. Сейчас толпа журналюг нагрянет, и они-то с живой вас не слезут. Вон – уже бегут, как рысаки на скачках.

От толпы внизу отделилось несколько человек и, несмотря на то что при них было по два чемодана, а за спиной у каждого болтался массивный вещевой мешок, бежали они довольно быстро, расталкивая друг друга. Видимо, мирно договориться о том, кто летит, а кто остаётся, им не удалось, и сейчас всё решалось в честном состязании. На борт попадут самые быстрые, сильные и наглые – не иначе. Двое дюжих матросов, получив распоряжение капитана, с угрожающим видом заняли позиции у края трапа, и Флора поверила: тот, кто станет двадцать первым, если и не испытает радость свободного полёта сверху вниз, то ступеньки трапа точно пересчитает.

Но она недооценила охотников за дешёвыми сенсациями. Они ворвались, как орда, штурмующая крепость, прежде чем матросы, охраняющие вход, успели опомниться. Вскоре, оттеснив капитана, Флору, членов экипажа и охранников Великого сагана, на палубе уже бесновалась толпа – не меньше полусотни горластых парней и шустрых девок. Им повезло! Они на борту! Они не привыкли сдавать уже занятые позиции! Их было бы ещё больше, если бы матросы не догадались оттолкнуть трап от борта, и тот начал медленно падать под тяжестью людей. Те, кому не повезло, спрыгивали вниз, бросая чемоданы, и, прихрамывая, разбредались прочь, чтобы не быть придавленными тяжёлой стальной конструкцией.

– Если не ошибаюсь, госпожа Флора Озирис? – К ней прорвался вёрткий и жилистый молодой человек с блокнотом и пером наготове. – Что вы думаете о варварской бомбардировке Харрана врагами Империи?

– Я думаю, что бомбардировка была варварской, – без запинки ответила Флора. – А вы бы лучше экономили чернила. Думаю, когда вы прибудете на место, они вам ещё пригодятся.

Тут по толпе работников пера прокатилась волна беспокойства. Как оказалось, радоваться им было рано. На нижнюю палубу выдвигался почти весь экипаж воздушного судна, подтягивались охранники Великого сагана, вооружённые дубовыми дубинками со стальными набалдашниками, а два матроса ближе к корме разворачивали брезентовый спасательный рукав. Капитан, похоже, был абсолютно твёрд в своем намерении отправить за борт всех лишних. Живчик, что только что попытался побеседовать с Флорой, ловко протиснувшись между ней и не успевшим отреагировать матросом, нырнул в ближайший проход и скрылся в недрах корабля. Команда и охранники тем временем начали действовать слаженно и быстро. Они оттеснили толпу к корме и там работников пера без разбора хватали за что придётся и отправляли в жерло спасательного рукава. Тех, кто пытался сопротивляться, успокаивали ударами по рёбрам. Когда возмущённые крики и дамский визг стихли, на борту осталось ровно двадцать человек, как и требовал капитан. Правда, неучтённым остался тот парень, что пытался заговорить с Флорой, но едва ли его вес мог сыграть заметную роль и стать причиной перегруза.

Поняв, что опасность оказаться за бортом миновала, оставшиеся начали бурно ликовать, обниматься и аплодировать. Некоторые из них, свесившись с фальшборта, показывали пальцами на своих менее удачливых коллег и непринуждённо смеялись, глядя, как конкуренты понуро собирают свой разбросанный по поляне багаж. Один из счастливчиков, не долго думая, начал распаковывать прямо на палубе свой чемодан, извлёк из него деревянный ящик с объективом, быстрыми и уверенным движениями собрал и установил треножник из красного дерева, взгромоздил на него камеру, насыпал серебристого порошка в блестящий совок, соединённый с аппаратом проводом. Потом он имел наглость наставить объектив на Флору, и тут же из совка вырвалась ослепительная голубая вспышка, разбрасывая искры во все стороны.

В следующее мгновение «счастливчик» получил от капитана увесистую затрещину, а вся его техника полетела за борт. Дирижабль уже поднялся вверх на полторы сотни локтей, так что, едва ли что-то могло уцелеть при падении.

– Ты решил нас всех убить, тупица? – вежливо спросил рабб-илпа и поставил ногу на грудь журналиста, пресекая попытку подняться. – А теперь слушайте все! Если кто-то позволит себе подобную выходку, полетит за борт вслед за своей пшикалкой! Я всегда подозревал, что газетчики – самая тупая публика на свете. У вас даже мозгов не хватает, чтобы сообразить, что у нас под оболочкой тонны горючего газа, и он воспламеняется от малейшей искры. А вы тут фейерверки устраиваете… Этого в карцер! – он указал на поверженного фотографа, убирая ступню с его груди, и двое матросов уволокли провинившегося прочь. – И одеты вы не по погоде. На высоте полфарсаха вода замерзает, а вы вырядились, как на пикник. Учтите, что кают для вас нет, так что всю дорогу придётся торчать на палубе. Посмотрю я, что с вами будет после посадки…