Алиса Арчер - Невозвратимое [litres]

Вяземский откинул одеяло и сел. На минуту представил свою жизнь без аномалий и Книжника. И ощутил такое отчаяние, что чуть не расплакался. Он не мог изменить ни одного из своих решений. Не мог отменить прошлое и оказаться в другой жизни. Профессор горько усмехнулся. Он вспомнил одно из изречений Омара Хайяма, всегда казавшееся ему красивым, романтичным и философски печальным: «Движущийся палец пишет и, написав, двигается дальше. И все твое благочестие, и ум не смогут уничтожить ни полстроки, и всеми своими слезами ты не смоешь ни слова из написанного». Вяземский закрыл лицо руками. Только теперь он понял, что в сожалениях о прошлом нет никакой красоты, никакой романтики, а только глухая невыносимая тоска, изъедающая душу. От которой не спрятаться за словами. Которую не исцелить ни временем, ни раскаянием.

Вяземский встал и прошел к маленькому стеклянному столику, на котором ртутным пятном поблескивал пистолет. Один выстрел – и все проблемы останутся позади. И не будет больше усталости, едкой печальной горечи. Не будет страха перед Книжником и тем, как он способен искалечить мир, уничтожить все, что Вяземскому дорого.

Профессор закрыл глаза и снова представил свой сон. Ясно увидел деда – высокого, опирающегося на трость старика. Вяземский помнил его только по фотографиям. Мать рассказывала, что дед участвовал в русско-финской войне, в боях отморозил ногу и лишился части ступни. Он умер в 1942 году в блокаду Ленинграда, когда мама была совсем юной. Вышел получить продукты по карточкам и, поскользнувшись, потерял костыль. Его нашли недалеко от дома. Уже мертвого, с равнодушным взглядом и посиневшими губами. Но во сне Вяземского дед выглядел таким настоящим, таким живым, будто это было не сном, а воспоминанием прошлых событий. Словно они гуляли когда-то на ярмарке, ели мороженое, катались на карусели. Сидели на уютной кухоньке с желтыми обоями, слушая рассказы деда о жизни в начале прошлого века.

Чем больше профессор думал об этом странном сне, тем больше образов всплывало в памяти. Дед приходит за ним в школу, дарит яркий портфель со смешными картинками, провожает на дополнительные занятия по физике. Мама с папой и дед вместе наряжают елку, пока Вяземский гуляет с сестрой во дворе. Слишком много воспоминаний для недолгого мутного сна. Как он может видеть все это и одновременно помнить холодные долгие часы, пока он ждал, когда мать приведет в порядок могилу деда. Она ездила на кладбище и зимой и летом и всегда брала с собой детей. Чтоб они отдали дань памяти усопшим родственникам. Он ясно помнил шуршащие сухие листья, сдуваемые ветром с гранитной плиты, засохшие цветы, изгородь с облупившейся краской. И слышал звучный голос деда, помнил, как они вместе собирали модели самолетов и кораблей. Неужели он сходит с ума?

Что ж, после всех его неудач безумие казалось вполне вероятным исходом. Он чувствовал, что не прочь провести остаток своих дней в безмятежных грезах несуществующего прошлого. Но сумасшествие здесь ни при чем. Вяземский был уверен, что не потерял рассудка. Дело в другом, и он должен все проверить.

Он кинул взгляд на часы – восемь. Профессор оделся и вышел из жилых помещений ЦИА. Сел в машину и поехал на Преображенское кладбище, где был похоронен дед. Купил венок у расположившихся возле ворот кладбища торговцев. Как пройти к могиле деда, он хорошо помнил и уверенно пошел мимо длинных рядов братских могил.

Увидев черный гранитный памятник в талом снегу, Вяземский почувствовал, как в висках пульсирует кровь. Он замедлил шаг, боясь встретиться с тем, что ждало его на могиле. С невозможной правдой, что прошлое изменилось. Он был почти готов, но, увидев даты, испуганно вскрикнул и зажал рот рукой. Сел прямо в подтаявший снег и уставился на блестящее надгробие. Прочитав до конца, возвращался к началу, не отпуская взглядом каменные строки. «Николай Гаврилович Вяземский. 1902–1995». И профессор не знал – радоваться ему или страшиться. Той цены, которую придется заплатить миру за прожитую дедом жизнь.

Он встал и побрел обратно к машине. Надо рассказать обо всем Бельскому. Но сначала обдумать, попытаться понять, что еще изменилось. Профессор сел в машину и поехал домой, не замечая, что в полный голос разговаривает сам с собой. Произошло именно то, чего он больше всего боялся. Как Книжнику удалось изменить прошлое?

Он помнил, как когда-то давно рассказывал Бельскому о парадоксах времени, убеждал, что на время невозможно повлиять, оно само защищает себя от посягательств. По теории, на которую опирался Вяземский, путешественник во времени становится частью прошлых событий. И его действия приводят к тому событию, на которое он пытается повлиять или предотвратить. Это парадокс предопределения. Благодаря ему создается временной цикл причинности, который гарантирует, что история не изменится, так как любые путешествия во времени и попытки изменить прошлое приведут к самой причине, а не исправлению этих действий. Вяземский понимал, что это всего лишь теория, научное предположение, но в глубине души надеялся, что это окажется правдой и время само защитит себя от Книжника. Но профессор помнил два варианта прошлого. Две жизни, две судьбы. Означает ли это, что парадокса предопределения не существует? И что еще изменилось?

Вяземский оглядывал улицы, но не видел ничего непривычного. Все как будто осталось прежним – магазины, вывески, названия улиц. Но заметит ли он перемены, не затрагивающие его лично? Профессор въехал во двор и припарковал автомобиль недалеко от большого восьмиэтажного дома. Здесь он жил больше пятидесяти лет, здесь прошли его детство и юность. Сможет ли он понять, если что-то изменилось? Он вышел из машины, побродил по двору. Не найдя ничего, что вызывало бы сомнения, направился к дому. Подъезд встретил его вонью сигаретного дыма, смешанной с запахом свежей аэрозольной краски. Вяземский увидел огромные граффити – нечто человекоподобное, вызывающее у него ассоциации с картинами Пикассо.

Он прошел к лифту и поднялся на седьмой этаж. Перед дверью замер, не решаясь войти. Словно шел не домой, а в непредсказуемую и жуткую комнату Уварова. Собственная квартира казалась ему аномалией. Вяземский открыл дверь и осторожно ступил в коридор. Снял ботинки и прошел в комнату матери. Он сразу же заметил на стенах множество фотографий, которых, он помнил, раньше здесь не было. На нескольких из них он увидел деда, на других себя и сестру в детстве. Лицо матери стало немного другим, с него исчезло мрачное выражение ожидания неприятностей, которое он помнил. Ее жизнь сложилась более счастливо, и с фотографий смотрела довольная и благополучная женщина. В остальном ничего вроде бы не изменилось. Вяземский опустился на кровать и облегченно вздохнул. Кажется, все не так уж и плохо. Он пошел в свою комнату, но и там не обнаружил никаких ужасающих последствий изменения прошлого. Он увидел лишь предметы, так или иначе, связанные с дедом, и, рассматривая каждый, всегда находил в себе соответствующее воспоминание. Вяземский включил ноутбук, сел за стол и задумался.