Джаспер Ффорде - Вечный кролик [litres]

– Существует негласное правило, по которому очеловечившиеся уничтожаются при первом же появлении, – сказала Конни. – Никто не хочет, чтобы то, что произошло здесь, случилось где-нибудь еще.

– А кто-нибудь пытался проследить связь между Очеловечиваниями? – сказал я. – Понять, что их вызывает?

– Точно пока неизвестно, – сказал Кент. – Просто есть куча гипотез. В каком-то смысле это похоже на попытку объяснить сюжет «Остаться в живых».

– Может быть, за переездом в Мегакрольчатник тоже стоит другая причина, – задумчиво сказала Конни, – никак не связанная с ограничением свобод, рождаемости и эксплуатацией кроличьего труда.

– Например? – спросил я, продолжая по возможности играть свою роль, – все-таки нас подслушивал Крольнадзор.

– Расселив колонии, они выманят оттуда преподобную Банти. Но она нужна им не для того, чтобы остальные кролики подчинились. Они подозревают, что это преподобная Банти стоит за всеми Очеловечиваниями. Что она – материальное воплощение Матери-Земли Геи, пришедшей, чтобы досадить доминирующим видам, чье самомнение – давайте это признаем – стало немного несоразмерно их умам.

Повисла такая тишина, какая обычно воцаряется, когда ваш друг, которого вы до этого считали рассудительным и разумным, вдруг заявляет, что Земля плоская.

– Не думаю, что это вероятно, – с усмешкой сказал Док. – Дорогая, Гея – это миф, такой же как Зевс, и Дионис, и Локи, и Йода, и…

– И Лаго? – сказала Конни.

Док замолчал.

– Вера, религия и духовные убеждения – это одно, – сказал я, – но сотворение человекоподобных животных из ничего – это совсем другое. Ты думаешь, что за всем этим стоит какая-то божественная сущность? Это кажется маловероятным.

– Вообще-то, – медленно сказал Кент, – если подумать, статистически шанс появления говорящих человекоподобных кроликов равен отношению 1 к 10 89. А это событие, хотя и не совсем невозможное, имеет примерно такую же вероятность, как и спонтанное превращение вселенной в творожный сырок. Тот факт, что мы все-таки существуем, говорит о том, что крайне маловероятные события могут случаться, а значит, появление Геи, решившей немного изменить мир, не такая уж и глупая идея.

– Ты выводишь математическое доказательство существования первозданной богини земли, основываясь на вероятности появления говорящих кроликов? – сказал я. – Разве, исходя из этого, не станет возможно вообще все ?

– В мультивселенной, – сказал Кент, – все и так возможно.

– Ну все… с меня… хватит! – сказал Док, вскакивая на ноги. – Этот разговор становится слишком… слишком… метафизичным !

И он гневно вылетел из комнаты, бормоча что-то о стандартной модели.

– Док у нас скорее эмпирист, – пояснила Конни, а затем прибавила: – Кент, милый, ты не мог бы поставить нам кофе на огонь?

Кент послушно пошел на кухню.

– Слушай, – негромко сказала Конни, – преподобная Банти – ключ к переселению. Пока она остается на свободе, противостояние между кроликами и Крольнадзором будет долгим, и оно невыносимо дорого вам обойдется. У нас много еды, половина колоний переведены на товарное садоводство, а урожайный сезон еще далеко не закончен. Мы можем продолжать перемещать Банти, но рано или поздно они найдут ее, и поэтому мы разработали… план.

– План?

– Да.

Больше Конни не прояснила, поскольку к нам вернулся Док с наполовину съеденным яблочным пирогом. Тот явно пришелся ему по вкусу больше, чем разговоры о невероятном. Конни больше не упоминала преподобную Банти, но ей это было и не нужно. Думаю, она уже сказала все, что хотела, и тем, кому хотела – не мне, а Куницыну, Ллисъу, Сметвику и всем остальным, кто нас подслушивал.

– Ну что ты! – сказал Док, когда посуда была перемыта и я сказал, что мне, пожалуй, пора. – Еще же совсем рано. Не хочешь по-быстрому пропустить кружечку в «Единороге»? Заодно поговорим о всяком… ну, ты знаешь.

Я надеялся, что он не станет поднимать эту тему чуть дольше, но притязания на чужих жен перед брачным сезоном были для кроликов серьезным делом.

– Ты уверен, что хочешь пойти в «Единорог»? Несмотря на свидетельства обратного, мы с тобой все еще изгои общества.

– И, пропустив кружечку с местными, – весело ответил Док, – мы это быстро исправим. Подожди здесь, я захвачу свою куртку.

Когда мы вышли из Хемлок Тауэрс, солнце уже давно зашло за горизонт, небо стало темно-синим, звезды сияли ярко, а воздух был свежим – идеальный летний вечер. Мы молча пошли по переулку, свернули налево, потом направо, прямо на главную улицу. Док разговорился о том, как в армии его любили отправлять на задания на передовой, поскольку он мог подпрыгивать на двадцать футов и разведывать местность. Правда, была в этом и опасность – так он становился мишенью для вражеских снайперов, пусть и на короткое время.

– Вот эту видишь? – спросил он, указывая на дырку от пули в ухе, которая была меньше остальных.

– Тикрит?

– Киддерминстер. Субботними вечерами там бывает жарко. Погоди.

У него только что зазвонил телефон.

– Странно, – сказал он, глядя на экран, а затем приложил телефон к уху. – Да, пушистенькая моя?

Какое-то время он внимательно слушал, посмотрел на меня, а затем повесил трубку.

– Иди пока туда, – сказал он, – я буду пинту «Тухлого Епископа» [63], и возьми мне чипсов «Тирреллс» с морской солью.

И он поскакал обратно в направлении своего дома. Я какое-то время нерешительно постоял на месте, но потом двинулся дальше – все-таки я уже почти пришел. Через несколько минут я оказался в баре «Единорог», оформленном в стиле семидесятых, с заляпанными пивом коврами и репродукциями картин Джона Констебла на стенах, выцветшими и превратившимися в зеленые пятна разной насыщенности.

Когда я вошел, в баре стало тихо, что насторожило меня. Если бы кто-то играл на фортепьяно, то музыка бы остановилась. Посетителей было около дюжины. Виктор Маллет сидел вместе со своим братом и двумя другими людьми, которые показались мне смутно знакомыми. Все присутствующие молча смотрели на меня. Наша недавняя «сердечная дружба» испарилась так же быстро, как и возникла.

Я подошел к стойке.

– Дженис, полпинты «Гиннеса» и пинту «Тухлого Епископа», пожалуйста.

– Сейчас будет.

Она начала неторопливо наливать «Гиннес», а затем потянулась за «Епископом».

– Для кого «Епископ», Питер? – спросил Норман с другого конца бара.

– Для вашего нового председателя приходского совета, – ответил я.