Фредерик Пол - Торговцы космосом [сборник litres]

Я – легкая мишень; вопрос лишь в том, кто сцапает меня первым, полиция или Таунтон. Значит, долго задерживаться здесь не стоит.

И я сел в такси.

Быть может, вы спросите: неужели, обнаружив, что водитель – мексиканец, я не понял сразу, куда попал? Нет, ничегошеньки не понял. Лишь когда впереди, в бледном свете звезд, вырос огромный, тускло блестящий корпус ракеты, я сообразил, что оказался в Аризоне, – и понял, что сделал для меня президент.

Смешанный отряд, состоящий из ребят «Пинкертона» и нашей собственной охраны, сомкнулся вокруг меня и торопливо повел мимо постов часовых, через расчищенную стартовую площадку – к ракете. Начальник охраны сложил два пальца в знак «окей» и сказал:

– Теперь вы в безопасности, мистер Кортни.

– Но я не хочу лететь на Венеру! – воскликнул я.

Он только рассмеялся в ответ.

Спешка и ожидание, ожидание и спешка. Долгий нудный полет, а перед ним и после него – суета, в которой я не успевал ни подумать, ни принять решение. Ни подумать, ни решить не удалось мне и сейчас: кто-то схватил меня сзади за брючный ремень и втащил внутрь. А там меня подволокли к подвесной койке, уложили, пристегнули ремнями и оставили одного.

Взревели двигатели, подвесная койка затряслась. На грудь словно навалилась дюжина великанов. Прощай, Кэти! Прощай, Шокен-Тауэр! Хочу того или нет, я лечу на Венеру…

Оказалось, прощаться с Кэти я поторопился.

Именно она расстегнула ремни моей койки, когда ракета вышла на орбиту.

Я вскочил, под действием невесомости тут же взлетел в воздух и врезался спиной в потолок. Открыл рот, чтобы поздороваться, но сумел лишь простонать:

– Кэти!!

Не самая яркая из моих речей. Впрочем, красноречие могло повременить: секунду спустя наши губы были уже очень, очень заняты.

Когда мы оторвались друг от друга, чтобы вздохнуть, я спросил:

– Что за алкалоид ты подмешала в свое дыхание?

Но Кэти не хотела обмениваться остротами – хотела только целоваться. И ей не пришлось просить меня дважды.

Удержаться на ногах было нелегко. Всякий раз, когда кто-то из нас двигался, нас сносило в сторону или вовсе отрывало от пола. Не будь каюта снабжена поручнями, мы бы парили под потолком, не в силах вернуться на твердую почву.

Наконец нам удалось сесть.

А некоторое время спустя – и заговорить.

Я расправил плечи и огляделся.

– Милое местечко… Что ж, перейдем к другим вопросам? К двум вопросам, если быть точным.

И я изложил ей свои два вопроса: о саботаже Ранстеда в Сан-Диего и о смерти Эстер.

– Ох, Митч! – воскликнула она. – Неужели сам не догадываешься? Не понимаю, за что ты получил свой звездный класс!

– Прилежно учился в вечерней школе, – ответил я. – Слушаю тебя.

– Что ж, надеюсь, ты поймешь. Мы, консервационисты, всегда стремились к межзвездным перелетам. Венера нужна человечеству. Нам необходим новый мир: не испорченный, не загаженный, не разграбленный, не опустошенный. Разумеется, мы очень хотели попасть на Венеру! Но совсем не хотели, чтобы Венера досталась Фаулеру Шокену. Или, если уж на то пошло, Митчеллу Кортни. Тому, прежнему Митчеллу Кортни, который видел в Венере лишь источник прибыли. Вокруг не так много планет, подходящих для жизни людей, Митч, и нельзя ими разбрасываться. Мы не могли допустить, чтобы проект «Венера», затеянный Фаулером Шокеном, увенчался успехом.

– Угу, – протянул я, переваривая информацию. – А Эстер?

Кэти покачала головой.

– С этим разбирайся сам, – ответила она.

– Ты не знаешь ответа?

– Знаю. И ты догадаешься, если немного подумаешь.

Я упрашивал ее раскрыть секрет, но она не поддавалась. Как-то так вышло, что мы снова начали целоваться – и прервались, лишь когда в каюту заглянул с широкой улыбкой на лице офицер с нашивками лейтенанта.

– Эй, ребята, хотите посмотреть на звезды? – поинтересовался он бодрым тоном туристического гида.

Терпеть не могу такой снисходительный тон. Почему, интересно, на самолетах, на ракетах и так далее экипаж всегда считает себя лучше пассажиров? Хотя, пожалуй, невежливо будет сейчас его одергивать.

Неожиданная мысль заставила меня остановиться. Я ведь привык к своему высокому положению. А здесь нет больше звездного класса и низших классов, нет рекламщиков и потребителей. На Венере все равны. Действительно равны. Я быстро освежил в памяти теорию консервационизма: похоже, в прекрасном обществе будущего привилегии мне не светят.

Что ж, прощай, Шокен-Тауэр. Здравствуй, Кэти.

И мы поднялись наверх, в рубку, откуда можно было взглянуть на звезды. Здесь уже собрались другие пассажиры; все они были мне незнакомы.

В лунных ракетах иллюминаторов нет: они ориентируются с помощью радаров, а величественное, но бесполезное зрелище за окном в них принесено в жертву прочности и надежности конструкций. Так что никогда раньше я не видел звезд из космоса.

За окном сияла и переливалась белая ночь. Крупные яркие звезды сверкали на фоне мелких, а те, в свою очередь, терялись в блистающей пыли звездных частиц. Куда ни кинешь взгляд – нигде ни пятнышка тьмы: лишь свет, бесконечный, ласково мерцающий свет. Да огненный ободок по краю иллюминатора указывает, в какой стороне солнце.

Наконец мы оторвались от окна.

– А где Мэтт Ранстед? – спросил я.

Кэти рассмеялась:

– Дома, в Шокен-Тауэр. Держится только на бодрящих таблетках – и пытается расхлебать кашу, которую мы заварили. Кто-то должен был остаться, Митч. К счастью, у Мэтта есть и доступ к твоим акциям, и право ими голосовать. В Вашингтоне у нас почти не было времени поговорить: теперь у него, должно быть, множество вопросов – и ответы ему придется искать самому.

Я непонимающе взглянул на нее:

– Подожди-ка! А что Ранстед делал в Вашингтоне?

– Спешил тебя предупредить, Митч! После того как бедняга Джек О’Ши не выдержал…

– Что?!

– О господи, ты не знаешь!.. Давай расскажу все по порядку. О’Ши не выдержал. Выпил лишнего, может, и не только выпил – и проболтался какой-то случайной подружке. Его схватили, и он выложил все. И о тебе, и обо мне, и о ракете. Обо всем.

– Кто его схватил?

– Твой дорогой друг Б. Дж. Таунтон.

И Кэти зло чиркнула спичкой, прикуривая сигарету. Я разделял ее чувства. Джек О’Ши, думал я. Малыш Джек. Неполный метр росту, фарфоровое личико, острый, язвительный ум и беззаветная отвага. В последние недели он часто меня бесил, но теперь я обо всем забыл – думал лишь о Джеке, маленьком и хрупком, в лапах Таунтона и его нелюдей.

– Таунтон узнал все, Митч, – продолжала Кэти. – По крайней мере, все важное. И если бы Ранстед не установил «жучок» у него в комнате для допросов, нас взяли бы на месте. Однако Ранстед успел метнуться в Вашингтон, предупредить меня и президента. Нет, президент не конс – просто хороший человек. И вот… мы здесь.