Ксения Никольская - Двери открываются [litres]

– И что это нас так веселит в этот ранний час? – без любопытства поинтересовался он. – Новый заказ? Очередной танк, или, может быть, боевой зайчик?

– Хуже, – улыбнулся Борис, – агитка для Дня Голосования.

– О боже, я не верю! Ты уже опустился и до этого?

– Пока нет, но, чувствую, что если так дело пойдёт, то скоро буду рисовать пособия по варке перловки…

– А что поделаешь, дорогой друг. Творец должен страдать. Как сказал один великий человек, не помню уже кто, в творчестве должен страдать либо писатель, либо читатель, либо герой. Кто у тебя читатель, это понятно, и у него вряд ли есть силы и мозги для такой ерунды. С героем тоже всё ясно. Остаётся, дорогой Борис, взять эту миссию на себя. Выстрадать, так сказать, свою агитку и получить за это несколько серебряных монеток, чтобы не сдохнуть с голода. Такова жизнь, как мне недавно доложили. – Славик задумчиво посмотрел на обои, а потом на Бориса, – Помочь?

– Да! – обрадовался он. – А то мне в голову только всякие танки лезут.

– Так включай сопроводилку, а то у меня у самого ещё куча заказов. Нормальных, прошу заметить, заказов.

Славик слушал сопроводительный текст и всё больше погружался в размышления. Когда запись закончилась, он некоторое время немного помолчал, как бы соображая что-то, а потом обратился к Борису.

– Разреши спросить тебя, как художник художника. Ты за кого голосовать-то будешь?

– А что, есть варианты? – неохотно ответил Борис.

– Варианты есть всегда, даже когда кажется, что их нет, – философски заметил Славик. – Впрочем, мы отошли от темы. Знаешь, здесь обязательно должен быть и конфликт, и катарсис. Давай нарисуем бывшего президента, ну того, который злодей, вот этим чёрным, самым крайним. Он должен быть массивным, как будто нависать над зрителем, расположим его чуть сверху, чтобы была иллюзия нападения, угрозы, короче, чтоб все обосрались. Так пойдёт?

– Не пойдёт…

– Почему?

– Потому что я не согласен.

– С чем, с угрозой?

– Со всем…

– А с каких это пор ты политиком заделался? – ехидно спросил Славик.

– А что ты имеешь против политики? Как будто ты сам в ней разбираешься.

– Никогда не разбирался, и можешь пристрелить меня, если вдруг узнаешь, что я начал интересоваться этим дерьмом. Борис, политика – это корм для тупых баранов, которые не имеют собственного мнения и всё ждут, когда им кто-то укажет, что хорошо, а что плохо, и их пастухов, ещё более тупых, разрушающих из себя пафосные лозунги, паспортные не ведутся даже дети. Политика – это попытка разделить мир на чёрное и белое, а это никогда не работало, и дело не в мире, а в тех, кто пытается его разделить своими толстыми лапками. Ну что, согласен рисовать злого президента, поверженного добрым спасителем?

– Не согласен…

– Нет? А когда вообще спрашивали твоё согласие? Когда тебе заказ прислали? Или, может быть, когда ты подписывал контракт с министерством обороны, обрекая себя всю оставшуюся жизнь рисовать тупые танки и бездушные агитки? Борис, очнись, ты в 2070 году, здесь вообще никто никого не спрашивает. Не сделаешь ты, так сделает другой. Не я, конечно, я лично предпочитаю быть сторонним наблюдателем и безмолвным судьёй. Ну и рисуй тогда сам своего Правдина в танке. Я ему, понимаешь, велосипеды таскаю, про медведей читаю, а он, видите ли, не согласен.

И Славик ушёл, напоследок обиженно хлопнув дверью. Борис решил, что как только получит контроль над городом, первым делом включит в их квартире воду и спустит Славика в унитаз, предварительно воспользовавшись им по прямому назначению. Всё-таки жаль, что бывшую комнату Егора Семёныча и Юлианы Павловны не отдали каким-нибудь тараканам.

В этот раз Славик, кажется, ни на шутку обиделся. На кухне, во время вечерней доставки он сохранял скорбное молчание и при процедуре идентификации личности старательно демонстрировал дронам сетчатку своих злобных глаз. Так же демонстративно кинув на стол пакет с продуктовым набором, он нежно обнял Аню и страстно поволок её в комнату. Больше Борис их не видел и почти не слышал. Ему в этот раз доставили, наконец, второй бесплатный набор от президента, в котором можно было нащупать даже пакетик сухой вермишели. Но Борису было не до еды. Он должен был работать над своим планом по покорению мира. Но сначала, но всё-таки хотел нарисовать свою последнюю трансляцию. Финальный аккорд власти. Камень на её могиле.

Борис взялся за перо. Сначала он долго подбирал подходящий фон, решив, в конце концов, остановиться на красно-белом, поверх которого нарисовал того, чьё имя нельзя было произносить вслух. Он изобразил Сергея Анатольевича Малинина в виде худой и слабой фигуры, согнувшейся под тяжестью государственного флага, который он держал в руках. Бывший президент стоял на уже знакомом холмике, посыпанном перламутровым снегом и беспорядочно махал флагом, как бы призывая других людей присоединиться к нему и помочь с этой нелёгкой ношей. Но никого не было. Только горстка схематических человечков стояла вдалеке и наблюдала за происходящим. Внезапно руки Малинина задрожали, и флаг упал. В этот момент откуда ни возьмись, появился главный герой этого эпоса – Виктор Васильевич Правдин. Он подобрал флаг, гордо поднял его над своей головой, наступил своей тяжёлой ногой на согнутую спину Малинина и втоптал его прямо в искрящийся снег. Вдруг со всех сторон к Правдину начали сбегаться люди, протягивая свои руки, причём было непонятно, просят ли они его о помощи, или о пощаде. Людей становилось всё больше и больше, и вот они уже заполонили всё подножие холма. Правдин смотрел на них свысока (приём, который подсказал ему Славик, будь он неладен), небо постепенно приобретало зловещий красный оттенок, и президент вдруг поднял руку, как бы повелевая всем пасть перед ним на колени. И люди стали падать, один за другим, пока подножие холма не было завалено их распростёртыми телами. Правдин начал расти, и, наконец, заполонил всё пространство трансляции, как бы съедая его своим телом. Фон сменился на чёрный, и посередине, словно из ниоткуда, стала появляться красно-белая надпись «День Всенародного Голосования 2070».

Борис не знал, примут такую трансляцию, или отклонят, но ничего другого он сейчас выжать из себя не мог.

Борис посчитал, что с момента смены серверов прошло уже два дня, ещё два должно было пройти в ожидании открытия дверей на День Голосования, то есть, он успевал забрать пароли до того, как они станут недействительными. Конечно, оставалось ещё три дня в запасе, на всякий случай, но на них он не рассчитывал, потому что выйти из дома повторно он бы не смог. После всеобщего открытия дверей маршрутные листы не выдавали в течение недели, полагая, что люди достаточно находились на улице, чтобы сделать всё необходимое. Он знал, что ему очень повезло, что решение о переключении серверов было принято именно сейчас, накануне повсеместного выхода народа на улицы. Возможно, власти и так слишком долго тянули с этим, всё же, по плану, это должно было произойти лет 10 назад. Скорее всего, подумал Борис, они боялись, что старые машины могут не справиться с контролем всё возрастающего населения, тем более, во время массового исхода. А ещё и эти данные о голосовании, которые им нужно было получить и обработать. Конечно, Борис не тешил себя надеждой, что его выбор мог хоть что-то решить, но доля правды в сопроводительной речи к его трансляции, наверное, была. Голосование – это своеобразная перекличка. Все ли до сих пор готовы жить в своих тюрьмах, закрытых, фактически, с помощью одного имени, все ли готовы произнести его вслух? Борис слышал, что каждый гражданин, по какой-то причине не участвовавший в голосовании, тщательно проверялся, ни один случай отклонения от нормы не оставался незамеченным. До тех пор, пока все были на своих местах и безропотно переносили все лишения, власть могла быть спокойна. Но, вычислив предателя, у которого хватит смелости и глупости в открытую объявить о своём несогласии, она не отпустит его до тех пор, пока не заставит его проголосовать «правильно», или не… уничтожит. Обработкой именно этих данных и будут заниматься новые сервера, которые, невольно, сами себя и погубят. Борис представил себе эти огромные машины, расположенные в каком-нибудь секретном месте, о котором знают лишь избранные, машины, которые гудят и мигают разноцветными огоньками (Борис никогда не видел настоящего сервера, но почему-то его воображение рисовало именно эту картину) и переваривают народную волю.