Леонид Резников - 2120. Ловушка для AI

– Хрю! – донеслось обиженное из-за спины.

– Да иди ты! – отмахнулся я, вминая жесткими подошвами сапог едва подсохшую после дождя корку грязи. Ни тебе асфальта, ни тротуаров. Мерзость, конечно, но тоже своего рода экзотика.

Приблизившись к небольшому, ярко раскрашенному в авангардной манере дому, я толкнул калитку и ступил во двор. Под ногами, пружиня, захлюпали выложенные поперек дорожки доски. Миновав огород с аккуратными грядками, на которых произрастало практически все, что мне было известно из овощей, я быстро поднялся на крыльцо, скинул до половины заляпанные грязью сапоги, отставил их в сторонку и открыл дверь. Мне в лицо пахнуло ароматом вареной картошки и свежеиспеченного хлеба. Еще на плите, располагавшейся справа за чуть приоткрытой дверью, что-то скворчало. Не иначе как мясо! Натуральное, не обработанное химией, не вымоченное в семи водах, чтобы дольше хранилось или в попытке выдать его за свежее. Я принюхался. Ну да, так и есть. Гуляш! Мирное раздолье плюс праздное шатание вперемешку с чистейшим воздухом нагоняли нешуточный аппетит. Я почувствовал, как рот наполняется слюной. Вот сейчас…

Дверь справа скрипнула, и из нее вывалился дородный детина с квадратной физиономией, лохматой светлой шевелюрой, неприметными блеклыми глазами и приклеенной к тонким губам дежурной улыбкой. В общем, главный «бобер» собственной персоной. «Все, началось», – осознал я, и настроение мое упало до плинтуса. Конец безделью и радостям свободного существования. Пришел, как говорится, час расплаты. А дали-то отдохнуть, освоиться всего-то три денька. Я уж думал, недельку-другую трогать не будут. Ага, щас! Видно, сильно я им сдался, только вот на что, никак в толк не возьму. Я не борец по натуре, не воитель – заурядный учитель, не более того. Слова никому в жизни поперек не сказал, тем более, сейчас особо стала актуальна пословица «Молчание – золото». В общем, сколь ни оттягивал я этот волнительный момент, хоронясь ото всех по полям да лесам, а взяли меня в оборот «бобровцы» с наскоку. Прямо тепленького.

– Здоров, Федька! – приветливо лыбится мужик и ручищу лопатообразную протягивает. – Ну, как тебе у нас?

– Нормально, – сдержанно отвечаю, вкладывая свои пальцы в руку мужика, а про себя думаю: «Было бы еще лучше, коль вас не было!»

И припомнить все пытаюсь, как же мужика-то зовут? Совсем из головы вылетело, если честно. Как до деревни добрался, с усталости только и смог, что руку пожать да до кровати дотащиться.

– Отдохнул? – лапа сжимается, сдавливая мне пальцы.

– Почти, – охаю я и выдавливаю кривую, вымученную улыбку, мол, все в порядке.

– Ну, раз «почти» – приступим к делу, – хватка ослабевает. Я выдергиваю пальцы и незаметно принимаюсь их массировать. Назло он это делает, что ли? Уже третий раз! Так ведь и без пальцев остаться можно. – А может, продлить передышку хочешь?

– Да нет, я в норме, – неудобно все-таки: приняли, будто родного, хлеб-соль, картоха с мясом, природа, хряк, будь он неладен…

– Тогда не будем откладывать. – Мужик отступил в сторонку и указал широким жестом на распахнутую настежь дверь. – Пр-рошу!

Делать нечего. Повесив плечи, плетусь в тесную кухоньку и усаживаюсь за стол, на котором стоят две чашки и алюминиевая кастрюля с исходящей паром картошкой. У плиты колдует хозяйка дома баба Валя. Добрейшей души человек, хотя и крайне назойливая, с изрядной долей занудности. Зато готовит – м-м-м, закачаешься!

– Ох, мучитель ты Степка, – оборачивается баба Валя, опуская деревянную лопатку, которой она любовно помешивала фырчащее в сковороде мясо. Над сковородой клубами вздымался ароматный пар, истаивающий под дощатым потолком. – Куды ж это годится: не емши, не отдохнумши – и за дела?

– Ну что вы! Все нормально, – отмахиваюсь я, но меня выдает подергивание носа, принюхивающегося к еде.

– По ходу дела, баб Валь, перекусим. – Степан усаживается напротив меня, скрипнув табуретом, закидывает ногу на ногу и важно упирается локтем в покрытую цветастой клеенкой столешницу. – Дел уйма, а времени ни на что не хватает.

– Глупости энто, а не дела, – отмахивается баба Валя лопаткой. С лопатки срывается приставший к ней квадратик лука и заканчивает свой короткий полет на переносице Степана.

– Баб Валя, – хмурит брови Степан, брезгливо откидывая пальцем лук.

– А чего? Не так что ль? Вояки, тоже мне!

– Баба Валя!

– Да уж семьдесят годков Валя. А вас уж десяток из их знаю, а воз и ноне там. Тожить мне, лебедь с раком, – фыркает бабка.

– Чем-чем? – переспрашиваю я. На меня нападает веселость, вроде как маленькая месть «бобру».

– Грм-м! – Степан хмурится еще больше. Лохматые брови топорщатся, словно иглы у дикобраза. – Ты тоже так считаешь? – оборачивается он ко мне.

– А чего сразу я? – мне с горем пополам удается придать лицу невинно-отстраненное выражение. – Между прочим, я вообще о вас ни слухом, ни духом. Только от винтокрылого орла и слыхал.

– От кого? – удивляется Степан, возя пальцем по нехитрому узору клеенки.

– Да от дрона, от кого же еще! Он мне вашим «бобром» весь мозг уже выел.

– Грм-м, – удивление Степана сменяется растерянностью.

– А чего? Разве не так? – ох, много болтаю, но чувства прямо-таки распирают меня.

– Не понимаю тебя, – вздыхает Степан, – вроде как добровольно к нам, а с таким настроем.

– А куда ж мне с таким настроем еще податься после всего, что вы в моей родной дурке натворили? Жил себе, не тужил.

– Прям-таки и не тужил? – в движениях Степанова пальца проклевывается нервозность.

– А что? Там не так уж и плохо. Кормят сносно, трат никаких, беседы еще задушевные. Вот ты обиделся сейчас, а там философию бы развели, разбираться в проблеме начали: что да почему.

– На философию, значит, потянуло?

– Да на кой она, философия твоя, мне сдалась? – вскидываю я брови. – Ты спросил – я ответил.

– Да-а, – разочарованно тянет Степан. – Значит, в стороне хочешь остаться? Пусть мир в тартарары катится, а Федя будет спинку на травке отлеживать да в ус не дуть. Нет, ты не подумай чего – я тебя ни в чем не обвиняю. Тем более, не требую. А только философия здесь простая: капут человеку приходит.

– А ты-то чего переживаешь? Перекроить – никого уже не перекроишь. И спасибо никто не скажет. Сам в этом сколько лет варился.

– А мы не за спасибо работаем, – отвечает Степан. – Вернее, боремся.

– Да ну? А за что же тогда, если не секрет?

– За идею. За счастье человеческое.

– Красиво звучит. Героически. А ты у людей спросил?

– Чего? – непонимающе моргает Степан.

– Нужна ли им твоя борьба. Может, они и без того счастливы, каждый по-своему. Один на три кнопки за день в офисе нажмет, и честно полагает себя счастливым человеком, потому как уверен, будто без его труда обществу придет этот самый капут. Другая шмоток себе понакупит и вертится в них перед зеркалом день-деньской – тоже счастье! Третий преступника поймает, после того как машина ему укажет, кто он и где скрывается. Не счастье, скажешь? Счастье! Четвертый с телевизором беседы ведет, муть мыльную обсуждает, посты строчит и на лайки облизывается – счастье в чистом виде! Да мало ли? А ты им что предложить хочешь?