Антон Сергеев - Сказка с (не)счастливым концом(?)

– Ладно, Клавдия Васильевна, давайте я вам лучше укол сделаю. Без него ваша поясница не вылечится.

– С ним, боюсь, тоже, дочка… – бабка закряхтела и повернулась к ней спиной, задрав до лопаток потрепанную кофточку.

Раиса Петровна открыла глаза. Десять лет прошло с тех пор, как она, наконец, поняла Мухину. Десять долгих одиноких лет…

– Замечталась ты, старуха, – сама себе сказала женщина и, поправив свою ношу, вновь побрела в направлении дома. Руки уже достаточно сильно ломило от усталости. Обычно, по пути к магазину она делала три передышки на остановках, а обратно – шесть. Сегодня же на обратном пути ей пришлось останавливаться и переводить дух аж восемь раз.

– Да уж, старость – не радость, – фыркнула она и повела плечами, стараясь перераспределить нагрузку.

– Да ладно вам, женщина, не такая уж вы и старая! – раздался мужской голос за ее спиной.

Раиса Петровна обернулась и увидела позади себя двух мужчин в черных алясках с надвинутыми под самые глаза капюшонами. У того, что повыше, на подбородке был довольно широкий белый шрам, как бы разделявший его надвое. Второй был с виду не сказать, чтобы толстым, но значительно плотнее своего товарища, а во рту у него блестел золотой зуб. Оба мужика улыбались ей, но глаза их оставались серьезными, а в выражении лиц было что-то такое, от чего на сердце Раисы Петровны словно легла холодная рука.

– Может быть, вам помочь? – спросил Золотой зуб, протягивая руки к сумкам.

– Не надо, ребята, я как-нибудь сама, – буркнула Раиса Петровна и отвернулась от странных мужиков, собираясь продолжить свой путь.

– Раиса Петровна! – снова окликнули ее сзади.

Рука на сердце медсестры будто сжала свои холодные пальцы. Стало тяжело дышать.

– Что вам надо? – женщина вновь повернулась к незнакомцам. Ноги вдруг стали ватными, так что идти сейчас она все равно бы не смогла. "Откуда они знают мое имя?" подумала Раиса Петровна. "Неужели что-то с Пашкой?" промелькнула быстрая мысль.

Она не видела сына вот уже девять лет, три месяца и двадцать один день. Она считала каждый день разлуки, и каждый из них был для нее пыткой. Раиса Петровна понимала, почему Пашка уехал. Смириться же со столь долгим его отсутствием было выше ее сил. Он не оставил ей ни телефона, ни адреса, по которому она могла его найти, но не проходило ни дня без того, чтобы она ждала, что он, наконец, вернется.

Она представляла, как возвращается после смены домой, а там сидит сын и, как ни в чем не бывало, говорит: "Привет, мам!" Иногда он мерещился ей в конце улицы или в набитом людьми магазине, и тогда она устремлялась за этим призраком, в итоге, неизбежно, ловя лишь пустоту. Редкие телефонные звонки в квартиру она начинала заученным: "Паша, это ты?" приводя в замешательство людей на другом конце провода.

– Раиса Петровна, – повторил высокий, – мы хотим предостеречь вас от беды. Помочь вам.

– Я ничего не боюсь, – устало сказала она. – Оставьте меня в покое. Откуда вы вообще знаете мое имя?

– Это сейчас неважно. У нас приказ, – отчеканил зубастый. – Мы не можем вас бросить!

– Бросить? Как это бросить? Вы что, из полиции? – Раиса Петровна покачнулась на нетвердых ногах, и мужик со шрамом, сделав широкий шаг по направлению к ней, подхватил женщину под руку.

– Я буду кричать, – слабым голосом пискнула она. – Отпустите меня сейчас же!

Полный схватился за ее сумки и потянул на себя. – Ну же, Раиса Петровна, пройдемте с нами, тут недалеко.

– Да что вам от меня нужно, ироды? – возмутилась женщина, оглядываясь по сторонам и ища глазами кого-нибудь, кто мог помочь. К сожалению, других прохожих в этот дневной час поблизости не наблюдалось. Она прокляла себя за то, что пошла этим путем.

– У меня нет денег! – в отчаянии сказала она и разжала пальцы. – Можете обыскать сумки, если вы этого хотите, с меня брать нечего!

Золотой зуб взял ее ношу себе, но не сделал попытки что-либо искать. – Нам не нужны ваши вещи, Раиса Петровна, – сказал он, все так же неестественно улыбаясь одним ртом.

– Тогда я ничего не понимаю, – в растерянности ответила та, обмякнув в руках высокого.

Полный переложил сумки в правую руку, а левую на секунду приложил к уху, словно слушая что-то.

– У нас есть информация о вашем сыне, – сказал он после паузы.

Это решило дело.

У Раисы Петровны перед глазами вспыхнул вихрь красок, мир на несколько секунд будто бы завертелся волчком, а затем так же резко остановился.

– Ведите, – окрепшим голосом сказала женщина. Холодная рука все еще сжимала ее сердце. Но теперь в нем затеплилась и надежда.

Паше отчаянно хотелось чего-нибудь эдакого. Ему надоело торчать в этой съемной квартирке в Подмосковье. Переживания последних дней срочно требовалось перебить сильной положительной эмоцией. Тем более, что теперь он, по заверениям своего внутреннего спутника, был сказочно богат.

В голове, застилая другие идеи, настойчиво крутилась мысль побывать на концерте какой-нибудь звезды мировой эстрады. Вот прямо тут же, ни секунды не медля. Паша просто не мыслил себя без музыки. В прошлой жизни она фоном сопровождала его постоянно. Паша не был приверженцем какого-то определенного направления в музыке. В этом плане он был всеяден. Утром, собираясь на работу, он слушал джаз. По дороге на работу, чтобы помочь ему войти в нужный ритм, в наушниках звучали Depeche Mode, Rammstein или Prodigy. Начальник давно смирился с тем, что у Занозина с рабочего компьютера доносятся мелодии и ритмы семидесятых, восьмидесятых годов прошлого века. Вечером Паша восстанавливал душевное равновесие под релаксирующие треки, а засыпал, слушая звуки природы.

День без музыки, в его понимании, был потерянным днем. Последний раз это было в день смерти его отца. С тех пор он не выносил тишину, которая давила на него со всех сторон, напоминая о тех часах молчания после ссор отца с матерью, когда он оказывался словно на лезвии ножа, боясь сделать шаг к одному из родителей. В такие моменты он чувствовал себя бесконечно несчастным. С того самого дня, когда пашина жизнь круто изменилась, он не осознавал, что выживал без музыки все эти суматошные дни. Зато теперь понял, что больше так продолжаться не может.

– ДЖАРВИС! – отчаянно крикнул он внутрь себя.

– Да? – ответил ему невидимый сверхразум.

– Я… – Паша осознал, что не знает, как начать. Для кого-то постороннего его проблема наверняка показалась бы сущей мелочью. Для него же, с каждой лишней минутой, она приобретала характер все большего бедствия. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и сжал кулаки. – Понимаешь… я… как это сказать… – у Паши никогда не было близкого друга, которому бы он мог излить душу, поэтому признаться кому-то, пусть даже являющемуся, в некотором роде, частью себя, ему было очень трудно.