Татьяна Замировская - Смерти.net [litres]

Все это я думаю назвать регрессивной апофенией, дополнительно уточнил профессор, сам, казалось, слегка ошарашенный собственными выкладками. А потом рассказал: старший, нелюбимый сын Джона Леннона попросил отца – когда умрешь и увидишь, что смерти нет, сделай, чтобы по комнате проплыло белое-белое перышко, и это будет мне знак. После смерти отца он прожил всю оставшуюся жизнь в ожидании перышка, да так его не увидел, – но когда, уже будучи пожилым человеком, поделился этой историей с другим, младшим, более удачливым и любимым сыном Джона, тот изумленно сказал, что прожил жизнь будто в окружении невидимых ангелов – где бы он ни был, в каких бы четырех стенах ни находился, всюду за ним следовала сияющая солнечная пушинка, невесомая и исчезающая. Но стоило убрать с нее текучий рассеянный луч периферийного зрения, под сосредоточенным вниманием она превращалась в обычное голубиное перо, грубо и вертко, как плохо сделанный нож, планирующее на ковер. Точно так же, как мы сами – пока жили и дышали, – выискивали во всем знаки и символы существования послежизни, так и после смерти мы стали выискивать в повседневном поведении живых мистические указания на то, что они передают нам весточку, не забыли о нас, кладут хлебчик на рюмочку, а рядом еще конфетку и сигаретку. Но живые и раньше не особо баловали нас небесными прописями звучащего пуха. Рюмочка со звоном упала, водичка расплескалась по надгробию – это потому, что он водку любил, глухо говорит бабушка, а вы ему туда обычной воды налили, идиоты, как же так можно было.

Еще профессор упомянул литературный текст как способ регрессивного контакта – в частности, он остановился на новом романе писателя П., вышедшем этой осенью, как обычно (последние тридцать лет – или немного больше, я не запомнила, – писатель П. выпускает новый роман каждую осень; кабальные условия контракта. Не очень понятно, почему писатель П. не может сбежать от рабского труда туда, где никогда не бывает осени, например в Калифорнию – хотя, кажется, там все-таки тоже бывает), – вышло так, что некоторым дубликатам удалось проникнуть в роман чуть ли не на стадии черновика , хотя поначалу они были уверены, что вмешались уже в процесс печати.

Есть подозрение, осторожно сообщил профессор, что этот способ контакта – своего рода квантовая стрела Зенона: не связан с определенным моментом времени и поэтому отрицает время как таковое. Следовательно, еще осторожнее сообщил он, у нас есть реальные, но неопровержимые подозрения (вздохнув, он повторил: неопровержимые подозрения ! умерев, приходится привыкать и к таким формулировкам!), что многие ранние романы писателя П., вышедшие в самом начале века, – тоже, по сути, способ обратного контакта. Нам как-то удалось повлиять на реальный мир обратно во времени через текст, заключил профессор, но это не заключение, пожалуйста, не воспринимайте это всерьез, потому что это все слишком серьезно. Но я не мог это не озвучить. Теперь я это озвучил и оно существует. Живите с этим, если можете. Точнее, уже не живите.

– Отсутствие связи делает из человека апокрифического кота, – в финале своего выступления сказал профессор. – Закрытая дверь превращает необходимость открытия двери в идею фикс. Да, мы знаем, что в реальном мире идет борьба за наши права, – но нас, по большому счету, это не волнует, разве нет? Все, что нас волнует, – поиск способов туда попасть. И у каждого своя причина.

Причина-то есть у каждого, мстительно думала я, но далеко не каждого убил человек, копию которого вы сейчас цепко держите пальцами за пульсирующее запястье, тихими нажатиями подушечек с дактилоскопическими призраками отпечатков пропевая морзяночное: я тебя прощу, если пропульсируешь мне оттуда сюда ответ – зачем, зачем, зачем, мать твою, зачем ты это сделал.

Мы пропустили скучную лекцию про самонаращивание интернета для мертвых – я и так лучше многих знала, что контекст неминуемо создает дополнительный контекст (именно поэтому стало возможным появление нейрозомби, статус которых до сих пор непонятен), – и спустились в бывший судебный буфет на втором этаже, где до сих пор сидели сгорбленные серые тени нелегальных мигрантов, встроенные туда слишком хорошей памятью кого-то из неопределимых нас.

За соседним столиком сидела толпа моложавых старушек с татуировками.

– Ну как там? – оживились они, увидев нас. – Вы оттуда? Скоро уже будет про С.? (Они назвали С. уменьшительно-ласкательным именем.) У вас программка есть?

Выглядело все так, словно они пришли в оперу и хотят сразу посмотреть финальное действие, лучше прямо из буфета.

– Вы фан-клуб? – спросила я.

– Вам смешно, а мы правда фан-клуб, – почти хором ответили старушки. – У вас в наши годы ничего подобного не было и не будет. А у нас было. И будет еще.

О, счастье быть старушкой.

Мы вернулись к выступлению Лины – она подготовила доклад по материалам внушительного количества собранных ей эпизодов smart homes / haunted houses. Это были в основном интервью с теми, кому удалось разгуляться во время нашего недельного бунта – с воинственным населением домашних сигнализационных и охранных систем, роботов для дистанционного наблюдения и подкармливания котиков / собачек, младенческих колыбелек с эффектом участвующего наблюдателя и даже, как это ни чудовищно, ИВЛ-автоматов в реанимации (было и такое, эффект Лазаря, я бы посоветовала тебе погуглить, но мы обе не можем погуглить – меня отключили, а тебя еще не подключили) – через умирающего человека тоже можно передать весточку; человек все равно умрет, а весточка останется.

Лина рассказала о том, как у некоторых дубликатов в рамках Восстания случайно получалось попасть в реальный мир с сильным опозданием – даже не традиционным, свойственным человеческому восприятию запаздыванием, а настоящим попаданием в прошлое; ровно таким, о котором рассказывал предыдущий профессор. Механизмы этого были не до конца понятны – чаще всего в прошлое проваливались через выключатели света (простые, рычажковые, системы 0–1; системы же посложнее, с бликовым контролем и вертлявыми солнечными панельками на потолке, безошибочно транспортировали в жестокость настоящего момента), автомобильные приборные панели (и любые другие панели, где были цифры и текст), электропроводку в стенах (можно стучать) и кофе-машины с отложенным стартом (и прочие бездушные жидкостные приборы с отложенным стартом: стиральные машины, посудомоечные, автоклавы, промышленные кондиционеры).

Массовые полтергейсты начала девяностых – вероятно, отголоски все той же нашей недельной вечеринки. Кто бы мог подумать, что мы заварили эту дискотеку, как бесконечную кашу, на полвека назад, а может, и дальше. Некоторые мертвецы просто оказались неудачниками – в режиме ошибки они смогли попасть лишь в вещи из прошлого, пугая самих себя в младшем школьном возрасте и вываливаясь энциклопедией приключений из книжного шкафа, как в плохом ремейке старого фильма про космос, где мужика засосало за горизонт событий и он выпал из собственного книжного шкафа, надеюсь, книжками Тони Моррисон – но как теперь нагуглишь название?