Александр Васильев - Дигитальное перо

– А долго? – он не дал договорить.

– Я не знаю. Ну, дай хоть сколько-нибудь!– но моя фраза повлияла на него совершенно противоположно. Он начал рыскать по лаборатории, будто знал что и где лежит, я только не понимал в поисках чего.

– И, кстати, ты мне ничего не объяснил! – добавил я.

– Мы лучше, знаешь, как сделаем? – сказал он беспокойно, – Если надо отправляться сейчас, то давай сейчас. Ты собирайся, командуй, я тебе во всём помогу. И по ходу буду тебе рассказывать, как так всё вышло. Согласен? Ну и чудненько! Так что брать-то с собой и когда идти?

Вот так вот, запросто идти – это было просто легко сказать! Даже если говорить приходилось через силу. Грин, мой дружище, не понимал, что происходит. Сейчас передо мной сидел человек, которому я сам чаще, чем нужно, заглядывал в рот за сторонним мнением, и, получив ответ и удивляясь такому ясному, правдивому и тонко чувствующему уму, не всегда мог точно вспомнить, что спросил. Но этот самый человек, который пользовался у меня таким широким доверием, шаловливыми детскими ручками пытался вытащить самый нижний кубик из построенной пирамидки событий, предоставляя мне возможность поймать или удержать падающие последствия наших намерений.

То, на что он меня сейчас толкал, было уже настоящим ит-преступлением. И хоть его можно было провести так, чтобы не наследить, не верилось мне почему-то в успех. Хотя даже мои собственные желания совпадали с желанием Грина. Но я этих желаний боялся и, как выполнимые, не рассматривал. А вот он сейчас заставлял меня против воли отдаться им почти слепо, взяв успешность предприятия, как аксиому. Он был погружён куда-то более глубоко, откуда мои заботы и сложности ему, может быть первый раз, казались несуразно мелочными. Он утратил свою чистую и непредвзятую объективность, за которую был ценен. Мне было понятно, что обратно он её не обретёт или обретёт не скоро. И, мне казалось, я понимаю причину всего того, что сейчас внутри происходило с ним.

В тот момент я сам ощутил то, что его заботам могу помочь только я. Что он также, как и я, вчера на посиделках думал вовлекать ли во всё, что с ним, друзей? Он спустился до самых корней своих мыслей, совести, черт характера и убеждений, чтобы там решить, нужно ли обращаться ко мне. И вот он здесь, передо мной. Перед тем, кто тоже там, у этих корней недавно побывал. Если всё это действительно так, то надо идти. Надо его брать. И выполнить всё, что попросит. Я знаю, что там, на дне всех этих переживаний друга оставлять нельзя. Именно в такие моменты и понятно, кто ты этому человеку на самом деле. Ведь он сам просит о помощи. А значит, все другие возможности самостоятельно подняться исчерпал. А значит отвернуться, пусть даже из благородных целей, мне нельзя. Да и хочу ли я этого?

Наверно, на несколько секунд я выпал из реальности. Но Грин меня в неё не вернул, вернуться пришлось самому. Он лишь сидел напротив и внимательно смотрел мне в лицо. Он ждал моего окончательного решения. И точного ответа, а не того, который выудил из меня, ничего толком не объяснив.

– Ну, если ты так уверен, то пойдём, – сказал я ему, – нужно только всё-таки сообразить, что взять с собой.

А что брать? Легко сказать. Не зная гостя, хотелось взять всё, что имелось в наличии и, если это возможно, сбегать ещё и на склад. Я ведь не знаю, чего ожидать от незнакомца. Если идти с гостем, значит, три пары трёхмерных очков, снабжённых микрофоном, “стрекозы” в простонародии, к ним наушники, а что ещё? Да, собственно всё тоже, что и было. Я ж практически сам только с задания вернулся. Всё собрано. Правда, надо подумать об идентификации личности. Вдруг придётся прятать лица от камер наблюдения. Кстати о личности, двух друзей я обезопасил, надо и у этого в карманнике поковыряться. Мало ли что. А что с гостем? Ладно, сейчас всё услышим.

Мои мысли постепенно переходили на логический склад, но я смутно и нехотя догадывался, что рассказывать он мне сейчас будет про Энжелу. Только бы не это. Голове хотелось уже немного холода и ясности. Когда делу примешиваются чувства, результат становится практически не предсказуемым. Чувства, если не относятся к намерениям, разносят все выстроенные логические цепочки на своём пути. Разгорячённая кровь не даёт сосредоточится ни на чём. Попробуйте в стоградусной сауне почитать Канта, а потом пересказать хоть одну страницу. У многих в памяти остаётся лишь знание, где найти холодную воду.

Если он всё-таки заговорит о ней, то уж очень она как-то в нужный момент появилась. А точнее в очень не нужный. Мне вот сейчас другу сердце обратно склеивать не хватало. Но с другой стороны – амистад виктория. Вальхалла, так Вальхалла. Вместе, наверно, даже туда веселей шагать. Не всегда складывается, как хочешь. Я стал потихоньку прикидывать в уме план, проверяя ещё раз вещи и докладывая необходимое. Я попросил Грина начать вещать по ходу сборов, так как ближайшие полчаса были точно в нашем распоряжении.

– Кроме всех прочих моих затей, была у меня, так сказать, забава. Несерьёзное творчество. Нет, как всегда, я всё делал на пике возможного, но сам результат, в данном случае, был мне не важен. В общем, так или иначе, я нашёл группу, которая занималась стихами. Группа была довольно обширная, можно сказать, клуб. Название тебе, наверно, ничего не скажет. Но не в этом суть. Я время от времени его посещал больше, чтоб послушать. Знаешь, там такая живая атмосфера. Все хотят получить внимание, стараются для этого. У многих эмоции, как на ладони. Но я опять отвлёкся. Я тоже там читал. Нечто, что приходило порой в голову под тем или иным настроением. Вот скажи, куда мне девать написанное? В статейную полемику это не вставишь, а рассказать хочется – ужас! Да и вообще интересно, как на твоё творчество со стороны посмотрят. А иногда напишешь не ради своего интереса, а ради интереса публики, и смотришь, как они реагируют. Ндаа. Так вот я о чём? Была там одна девушка. В смысле, она и сейчас там есть. Не только там. Но я опять не туда. Да, так вот. Она читала очень чувственные стихи, такие, знаешь, прям, как вот если разбежишься по цветочному лугу, свалишься и запахи к тебе отовсюду идут и не надышаться, хочется обнять это всё и никогда не отпускать. Где я луг видел? Ну, у нас, конечно, нет. Но на Земле-то, наверняка, ещё остались. Да, какая разница! На картинке видел, в игровом симуляторе. В Кристалл-Сити, наконец. Я опять отвлёкся. Хмм.. Она читала стихи очень вдохновенно, и я всегда чувствовал если не смысл, то хоть что-то. Когда страх, когда печаль, когда юмор, а когда и безмерную радость. Я смотрел на неё и всегда думал, как у неё это так хорошо получается. Некрасиво за спиной наводить справки. Для этого есть прямое общение, которого там хоть отбавляй. Но я всё же рискнул о ней узнать немного сам. Так, общие черты. Какое образование интересует. Не более. Личная жизнь и прочее меня не интересовали. Про это действительно лучше говорить прямо и лучше наедине. Она числится на журналистике, но занимается в основном графическим дизайном. Такая вот разноплановость. И вот тут-то и началась вся эта ирония дальнейших событий. Когда я выяснял про неё на отделении журналистики, совершенно случайно и не подозревая ничего, чуть было с ней не столкнулся. Но она на меня внимания не обращала. Она была занята разговором с этим хлыщом. С Эдисоном. Я видел всё издалека, с другого конца коридора. И пришёл он туда не для того, чтобы шпионить за ней. Да знаю я, что ты знаешь! Ну, так вот. Я остался, чтобы специально попасться ей на глаза, раз уж инкогнито побывать у неё не получилось. Пусть всё будет честно, без сторонних мыслей. Но всё вышло не так. Они с полчаса о чём-то говорили. Но я ничего не слышал, если б слышал – ушёл. Сначала, не смотря на улыбку в его адрес, она стояла скрестив руки на груди, как бы ограждаясь от этого визита. Он тоже улыбался и ей что-то объяснял, держа одну руку в кармане, а другой жестикулируя. Её лицо не теряло дружелюбности, слушала она его очень внимательно. Иногда она отвечала или может быть делала уточнения. Вообще, было видно, что они давно знакомы и находятся в неких близких отношениях. Но в один какой-то момент она подалась вперёд и, опустив руки и сжав их в кулаки, стала если не кричать, то очень строго и настоятельно что-то объяснять ему. Время от времени она тыкала в него пальцем. Он всё это слушал, не встревая, с испуганной физиономией, пошатнувшись назад. Потом она остановила свои претензии к нему и, спустя секунду, опять заулыбалась. Сделала такой жест, знаешь, когда как будто счищают что-то с лацкана чужого пиджака. Очень доверительный, я бы сказал. Расстались они очень мило. Как-то она просияла ему на прощание. Я подумал, что теперь могу к ней подойти. Но она, с секунду о чём-то подумав, быстро зашагала от меня в противоположную сторону. Бежать за ней смысла я не нашёл. Что? Кофе? Да, буду. Групповой кинетик нести? В каком смысле? В прямом? А, конечно. Ух, это сколько? Метр с хвостиком! Зачем? А, хотя можешь не отвечать. Надо – значит, надо. Так вот. Дальше… Что дальше? Ах, да! На посиделках поэтического клуба есть такая традиция. Где-нибудь в стороне стоит коробка для анонимных комментариев. Для тех, кто стесняется открыто выражать собственное мнение, хоть и имеет его. Берёшь бумажку, пишешь кому и, собственно, что. К такого рода письмам относятся не очень серьёзно. Но читают. В ходе вечера читающие авторы подходят посмотреть нет ли отзывов в их адрес. Когда я представлял свои стихи, мне тоже писали. В основном комплименты, но были и комментарии с вопросами. И их автор, судя по почерку, был всегда один. Вся суть этих комментариев для меня сводилась к следующему: у вас хорошо получается, почему вы так мало пишете? Что касается этой девчонки, то она меня всегда слушала с интересом, и, так как письма, как мне кажется, были написаны женской рукой, я непроизвольно предполагал, что пишет она. Хотя это мог быть кто угодно. Ну, мы же смотрим сквозь призму своих суждений. Ну, так вот она – призма! Но через несколько дней, когда там снова был, честно сказать, в тот день мне нужна была только местная атмосфера, я никого не слушал, сидел и размышлял, никого не видя перед собой за чашкой чая. И вдруг она подошла ко мне сама и попросила разрешения сесть рядом. Это было неожиданно, внутри у меня всё замерло. Она представилась, я, как смог, тоже сказал своё имя, но попросил звать прозвищем. “Грин – известное имя, то есть никнэйм” – сказала она. Оказывается, она обо мне уже где-то слышала, просто не знала, как я выгляжу. Ну, и дальше пошёл разговор о стихах. Я уж не буду тебе тут всё подробно рассказывать. Долго и тебе не так уж и необходимо. Что ты так смотришь на меня? А нечего лезть в чужие разговоры! Всё собрал? Нет! Ну, так слушай дальше, не надо театрально качать головой. Получается хорошо, но подумай о приличиях. Всё! Молчу! В смысле продолжаю. Так вот. Просто в конце разговора она спросила, не хотел ли бы я пойти с ней на обновлённую дизайнерскую выставку. Вообще, в этой галерее, кроме основного зала есть небольшая зал классики. И приглашала она меня не на выставку, а именно в тот зал. По её словам, есть там нечто интересное для неё и ей очень хотелось бы узнать моё мнение. Мы обменялись контактами и расстались. У меня в голове многое тогда не увязывалось. Человек в таких дружеских отношения с Эдисоном и пишет такие стихи. Имеет привязанность к художественным произведениям живописи и водится с этим стервятником. Насчёт, стервятника извини – просто своё мнение, ничем не обоснованное. Не спрашивает ничего у меня прямо, но после разговора с ним беседует да ещё куда-то приглашает. В этом явно был какой-то подвох. Но зная её стихи, всё ощущалось, как некая тайна. Это ж прекрасно, когда в человеке есть загадка! В общем, я с ней пошёл на выставку. Тогда ещё я пытался понять причины возникшего во мне диссонанса насчёт неё. Но копание, в общем, бросил. Реальность искрила ярче, чем внутренние ощущения. Мы встретились на следующий день. Основные дизайнерские художества мы обошли довольно живенько. Где-то смеялись, где-то обменивались ощущениями, где-то критиковали. Самое главное – всё было необычно. Интересно было, вот что самое главное. Мне самому, да и одному, было бы там скучно. Но с ней вдвоём – это был блеск! Она то, почти не прерываясь, что-то объясняла мне по поводу экспоната, то замолкала и подолгу всматривалась в художественный замысел очередного творения. Тогда уже тишину заполнял я. Она слушала всегда меня с очень серьёзным видом. Я видел, что в тот момент моё мнение было важно для неё. И поэтому шутил только иногда и очень явно, без всякой иронии. Когда тот павильон закончился, мы перешли в классику. Тут её словно подменили. Она как будто пришла к себе домой. Как-то потеплела вся, лицо таяло от счастья, так, по крайней мере, мне казалось. Она знала все картины наизусть и относилась к ним, как к близким друзьям. И они говорили с ней. Она знала про них всё. Как, когда и кем писались. И, самое главное, для чего. Последнее, разумеется, были её собственные впечатления. Но очень глубокие, с таким же глубоким знанием жизни авторов. Конечно, всё это были репродукции, но самого наивысшего качества. В конце галереи был Дега, тот самый Эдгар. “Выход танцовщиц в масках” – картина, которая представляла его творчество здесь. Она встала напротив неё, и всё то живое, с чем она рассказывала о предыдущих картинах, остановилось в ней и замерло. Неизвестно сколько сотен раз её взгляд медленно проходил по полотну раньше, но смотрела она на неё так, как будто на нечто новое и поэтому загадочное. И в то же время чувствовалось, что она про эту картину что-то понимает, что ей очень близко, но при этом изображено там не то, что она нашла. Не знаю, доступно ли я объясняю всё это тебе. Мы что, готовы?