Александр Васильев - Дигитальное перо

– Вон видишь начальница твоя. Пытается изобразить руководителя. Знаешь, кто рядом с ней? Профессор, хоть и молодой. Из около конторских. Видишь, как бокалами чокаются и улыбаются. А какое платье?! Загляденье. Я прекрасно понимаю этого профессора. И глядя на него, понимаю и её. А уж зная о его деятельности и связях, и подавно. А вот, глядя на тебя, вообще, не особенно, что понятно. Хранишь фотографию с ней на таком же банкете, правда, трёхлетней давности, отдельно от других. Работаешь по первому зову сверхурочно. Отдел твой у неё в фаворитах. Живёшь в её тени. Хотя с другой стороны, всё правильно – не мешай умной женщине делать карьеру, – он посмотрел мне некоторое время в глаза с неживым интересом. Потом слегка откинулся на спинку стула.

– Ну и теперь самое главное – твои действия. Ты мне сейчас же отдаешь карманник, твой личный мусор нам не нужен, но коды, я знаю, там. Мои спецы их вытряхивают. В этом случае, ты сам пишешь увольнительную, с объяснениями или без, в отношении твоих ночных приключений. И если нет, мы эту красавицу отзываем с этого никому ненужного метания бисера и сразу же, я тебе это подчеркиваю, чтобы ты понял, начинаем процедуру разбора полётов всего вашего отдела. В этом случае, с твоей головой полетит ещё и её. Точно также без права возврата. Правда, тогда будет труднее полностью перекрыть тебе доступ в лабораторию. Какое-то время. Но за каждую нашу задержку платить будет она. Ты там прикинь у себя в голове, если есть чем, куда что приведёт. Но ответ мне нужен сейчас. Так-то!

Я вытащил карманник. Я попросил две минуты на раздумья. Смотреть при этом приходилось только в глаза Эдисону, я не хотел при нём оглядываться на Альбину. Когда это время вышло, я положил карманник на стол, предварительно договорившись, что мне дадут ещё время, чтобы забрать сверху свои личные вещи.

Я сидел в длинном коридоре космопорта. Сидел напротив высокого пролётного окна на простом пластиковом кресле в стороне, у стенки, чтобы не мешать. Вокруг, не переставая, но и не суетно, всё что-то двигалось. Мимо меня прогрохотал портовый автомат с собранной тележной вереницей, направляясь, видимо, на место сбора. За ним шёл человек в местной форме, отмечая что-то в планшете. Из верхних карманов его тёмно-синей жилетки торчало много всяких мелких непонятных вещей: то ли ручки, то ли отвёртки. Манжеты голубой рубашки были закатаны почти по самый космопортовский логотип на плече. Он успел чему-то усмехнуться, пока был в поле моего зрения. Прошли две взрослые женщины в нестрогих костюмах. Они о чём-то быстро переговаривались. Лица были красивыми, но они не улыбались, беседа, видимо, была серьёзной. Они шли довольно быстро, кончик газового шарфа одной из них слегка развевался, также как и локоны другой. Но при всей спешке они не теряли своей интеллигентности. Может быть, они хотели бы пойти быстрей, но, по всей вероятности, это была предельная скорость для сохранения их женской грациозности. Прошла какая-то делегация. Потом школьная экскурсия. Кто торопился, кто нет, но все, было видно, были озабочены делами, праздных лиц не наблюдалось. Я и сам здесь сидел по делу, да к тому же ждал человека.

За окном стояло позднее утро. Мокрый снег с ночного затишья вновь набирал обороты. Он дополнился мелко моросящей влагой, которая, казалось, просто висела в воздухе. Любить такую погоду вряд ли нашлось много людей. Безветренно и неустанно сыпались тяжелые белые хлопья, которыми уже завалило все подъезды к очередному космическому лайнеру, ожидавшему взлёт. Было видно, как снегоуборочники сбиваются в программе, работая группой. Для диагностических дронов такая погода была испытанием на прочность. Облепленные снегом погрузчики работали бесперестанно. В данный момент в недра научного корабля устанавливали оранжевые исследовательские автономные беспилотники. Таких сотнями направляют, повиснув на орбите, к неизвестной планете, чтобы собрать о ней данные. Некоторые не возвращаются.

Прошедшая ночь хоть и не была наполнена адреналином, как предыдущая, но представлялась мне неясно. Она, по сути, недавно закончилась, но казалась отдалённым прошлым. Таким прошлым, про которое иногда сомневаются, а присутствовало ли оно на самом деле? Такое прошлое появляется в человеке, даже если о присутствии прошлого сомневаться не приходится. Происходит это тогда, когда он себя в нём не помнит. Когда сознание отходит на такой далёкий план, что люди рядом часто трясут за плечо и фразы, обращенные к человеку, необходимо повторять неоднократно.

Я знаю, что должен был присутствовать там, в больнице, на почти таком же кресле. Что должен помнить лица друзей, помнить тягостное ожидание врачебного совещания после пост-операционной диагностики. Слова поддержки для Энжелы. Её глаза, когда доктора объясняли ей полученные результаты. У меня должны быть сотни эмоций и мыслей за всё это время. Но у меня была только память об этих событиях. Память почти даже без движения, как нарезанные фотографии, которые можно полистать.

И практически вся моя сознательная жизнь превратилась в такие слайды. Сознательной я её считаю с того момента, когда весь прежний полученный опыт стал использовать целенаправленно. До этого момента я не скажу, что моя жизнь была бессознательной и, как следствие, неинтересной, прежде всего мне самому. Нет, жизнь моя проходила не зря. Я учился, я пытался понять, что же происходит вокруг меня. Как связаны события и люди в этих событиях. Как это влияет на меня, и какой вклад могу я сам сделать во всё это. Я искал своё место в жизни. Я искал себя. Родители говорили, что моя собственная жизнь без этого не начнётся.

Работа системного администратора, хоть и считалась почётной, но для меня самого не являлась достаточно созидательной. Были предложения из других мест программного характера, предложения об участии в проектах инфотехнологий, звали в развитие космических инноваций по виртуальному моделированию. Где-то я участвовал частично, где-то даже полностью, но из Парнаса не ушёл. У меня были на это причины. И хоть с местом к тому времени я ещё не определился, но мечта моя уже во мне жила.

Поначалу я ещё оставался просто для повышения квалификации, но это не могло длиться бесконечно. А кроме этого, я не был готов так просто расстаться с миром студенчества. Люди, коридоры, совещания, лекционные залы, защиты работ, кружки и группы, общежитие и “Оладья”. Бесконечное количество характеров, стремлений, надежд, труда и вдохновения, а также разгильдяйства, экзаменационных интриг, лени, отчислений и, как результат, непредсказуемые повороты судьбы. Всё это стало какой-то неотъемлемой частью меня. Я не до конца насладился этим, чтобы использовать профессию по выбранному назначению. Семья странным образом повлияла через мои желания на это общество и влила меня в него.