Бернар Вербер - Империя ангелов [litres]

– Знаете, как собирают папайю?

Никто не знает.

– Ви-вилкой.

Улыбаться улыбаются, но смеха не слышно. Мимо!

– Очень мило! – говорит мама, гладя меня по голове.

От обиды я заперся в туалете. Это была моя месть. Засел и никого не впускал. Дядя, устав меня увещевать, предложил высадить дверь. «Не вздумай!» – сказал ему мой папа. Я выиграл. Туалет – лучшее убежище.

Несколько дней я забавлялся со своим космическим кораблем. Чтобы он опускался на планету, я, прибегнув к клею, смастерил инопланетный мир и пять человечков из туалетной бумаги и обрезков пластмассовых бутылок. Планета получилась красная, небо и вода на ней тоже красные. Я все выкрасил в красный цвет маминым лаком для ногтей, только она еще этого не заметила.

Потом я решил описать приключения моих героев. Получилась история четверых астронавтов: они высаживаются на красной планете, где сталкиваются с бесстрашными инопланетными воинами. Между ними завязывается дружба, земляне знакомятся с инопланетным кодексом чести и боевым искусством, сильно отличающимся от земных.

Один из моих астронавтов попал на зуб к Моне Лизе, что навело меня на мысль оживить сюжет чудовищем – огромной ангорской кошкой, от которой всем приходится спасаться. Теперь нужно было найти кого-то, кто пожелал бы выслушать всю эту историю. Если я сочинил ее только для себя, то какой от нее толк?

Все произошло стремительно.

Когда мы с мамой примеряли одежду в шикарном детском магазине в Беверли Хиллз, ко мне подошел незнакомый мужчина. Он погладил меня по голове. Мама всегда мне твердила: «Никому не позволяй к тебе прикасаться, не бери у незнакомых людей конфет». Но в этот раз она была рядом и не прогнала незнакомого господина.

– Я хочу ее сфотографировать. Я фотограф, участвую в составлении большого каталога детской одежды, – объяснил он.

Мама ответила, что она сама манекенщица, знает, что это за работа, и не хотела бы такого ада для своей дочери.

После этого они почему-то заговорили о цифрах. Он называл свою цифру, мама – свою, более высокую. Это походило на игру. Последнее слово осталось за мамой, и мы вернулись домой.

Спустя неделю мама отвела меня в ярко освещенное место. Там вокруг меня завертелась суета, меня накрасили, причесали, переодели. Все называли меня красоткой, но это я и так давно знала. Одна леди уверяла, что я «более чем красива». Так-то оно лучше.

Мой единственный изъян – длинный нос – остался незамеченным, а я не стала им подсказывать. Сначала меня усадили в кресло и стали фотографировать под разными углами. Обожаю звук фотовспышки. Сначала раздается урчание, как будто зверь готовится прыгнуть, потом вспышка – и все начинается снова.

Потом я делала вид, что играю в куклы на фоне облаков. Мама смотрела на меня с гордостью. При этом присутствовал тот господин, из магазина, они с мамой продолжили игру в цифры, и мама как будто снова выиграла. Она напирала на то, что я совершила что-то исключительное. В награду я получила право высказать любое пожелание: оно обязательно будет исполнено.

Я пожелала стать по-настоящему совершенной.

– Ты и так само совершенство, – сказала мама.

Я всхлипнула:

– Нет. У меня слишком длинный нос. Мне нужна пластическая операция.

– Ты шутишь? – засмеялась мама.

Я не отступала:

– Ты-то сделала операцию. Морщины, бедренный жир…

Молчание. Мама помялась, а потом сказала:

– Что ж, ты войдешь в историю как девочка, сделавшая пластическую операцию в самом раннем возрасте. Идем.

Я попала в специальную клинику хирурга Амброзио Ди Ринальди, бывшего скульптора, занявшегося человеческой плотью и заработавшего прозвище «Микеланджело со скальпелем». Кажется, это он был создателем большинства модных актрис, а не их агенты и пресс-атташе. Истинные ценители талантов – это хирурги, только – тсс! – это секрет, публика не в курсе. Амброзио до того талантлив, что способен резать с учетом того, что я буду расти.

Меня усыпили на операционном столе. Проснулась я с забинтованным лицом. Мне не терпелось увидеть мой нос, но пришлось ждать несколько дней, чтобы все зажило.

Исчезновения следов операции я ждала в своей комнате, пересматривая мой любимый фильм «Клеопатра» с Лиз Тейлор, самой красивой женщиной на свете. Вырасту – буду как она. У настоящей Клеопатры вроде бы тоже был длинноватый нос. Может, это – проклятие слишком красивых людей. Но у меня перед ней преимущество: во времена Клеопатры еще не изобрели пластическую хирургию, хотя и владели искусством наложения бинтов.

Операция на моем носу – первый этап в завоевании всемирной славы.

Теперь мое желание – стать звездой.

Одержав над нами победу, Петя стал требовать большего. Теперь он занимается вымогательством во всех спальных палатах. Ножик с выскакивающим лезвием позволяет ему диктовать правила.

С недавних пор мы занимаемся в цеху укладкой сигарет в пачки. Петя требует регулярно похищать полные пачки и отдавать ему. Он так развернулся, что втянул в свою аферу многих взрослых надзирателей.

Петя окружил себя приспешниками, сеющими среди нас ужас. Когда взрослым что-то от нас нужно, они прибегают к Петиному посредничеству, так как он мастер принуждать нас к повиновению. Для ослушников, уклоняющихся от уплаты «петровского налога», он изобрел целую шкалу наказаний: от прижигания горящей сигаретой и нанесения ножевых порезов до побоев всех разновидностей.

Мне это место вконец опротивело. Даже мои друзья, три «В» – Вася, Ваня и Володя, – подчинились власти Пети, требующего, чтобы его считали «царевичем».

Реакция Васи на нестерпимое положение была такой: «Надо бежать из этого адского приюта». Было решено вырыть подземный ход и по нему сбежать. Наша спальня располагалась неподалеку от стены, служившей оградой заведения. В случае успеха наша четверка могла бы свободно расправить крылья в мире без Пети, его подручных и его сообщников-надзирателей.

Этим утром меня вызвали к директору. Я бреду к нему кабинет, волоча ноги. Там меня ждет детина в форме. Судя по иконостасу из медалей у него на груди, он чрезвычайно важная персона. Директор обращается ко мне неожиданно елейным тоном:

– Я так огорчен, Игорек…

– Я ничего не сделал, это не я! – отскакивает у меня от зубов. Не иначе, наш тоннель нашли!

Директор притворяется, что ничего не слышал.

– Причина моего огорчения, Игорь, в том, что ты покинешь это учреждение, заменившее тебе, как я знаю, семью. В твоей жизни наступает новый этап…

– Тюрьма?

– Что ты! – машет он руками. – Усыновление!

При этом слове у меня начинает ускоренно биться сердце. Директор продолжает: