Бернар Вербер - Империя ангелов [litres]

Горе-комедиант! Но на первом месте у него – радость оттого, что его разглядел человек из плоти и крови. Улисс Пападопулос истово осеняет себя крестными знамениями. Судя по всему, мы сильно впечатляем смертных, когда попадаемся им на глаза. Мне тоже охота предстать перед отшельником, чтобы удвоить эффект, но тот и без меня уже на грани апоплексического удара. Крестясь с удвоенной скоростью, он валится Раулю в ноги.

– Да уж… действительно… – лепечет мой друг, выигрывая время. – Ясное дело… уж конечно… вот он я.

– Ах, какое счастье! Я вас лицезрю, святой Эдмонд. Вижу вас своими собственными глазами.

Рауль – не иначе, он не избежал угрызений совести – отвечает:

– Если на то пошло, я не Эдмонд, а Рауль, «коллега» Эдмонда, диктующего вам «Энциклопедию». Он не смог… прилететь, просил принести за него извинения. Он разрешил мне его заменить.

Монах от счастья оглох, Раулю приходится несколько раз повторять одно и то же, даже по слогам, чтобы до того дошло. Отшельник тянет руки к своему фолианту.

– После святого Эдмонда – святой Рауль! Святой Рауль, святой Рауль! Это благословение! Я – покорный раб всех святых! – кричит Пападопулос.

– Прекрасно! – откликается Разорбак. – Будьте так добры, ответьте, упоминается в «Энциклопедии» цифра «7»?

– Цифра «7»? – удивленно переспрашивает монах. – А как же! Само собой, святой Рауль, само собой. Где ее только нет!

– Покажите! – требует ангел.

Монах бросается к книге, молитвенно слюнявит палец и торопливо листает страницы. Сначала он находит коротенький текст о символике семерки в картах Таро. Следующий текст длиннее – он о значении символа «7» в мифах и легендах. Третий – о семи ступеньках лестницы Иакова…

Проблема с «Энциклопедией Относительного и Абсолютного Знания» в том, что она – настоящий кладезь знаний. Мысль нашего наставника растекается во все стороны. «Энциклопедия» содержит философские размышления, но в ней находится место и для кулинарных рецептов, и для научных курьезов, и для загадок. В ней нарисованы портреты, проливается новый свет на факты из истории Земли. Настоящий хаос! Чтобы все это прочесть, нам надо наведываться сюда снова и снова!

Рауль советует писарю составить указатель или по крайней мере оглавление с указанием страниц. Листая книгу, он натыкается на психологические тесты, на интервью звезд… А вот и кое-что любопытное: как говорится в одной из статей, географически мир Семерок не примыкает к миру Шестерок. Исходя из этого, искать его следует «там, где совершенно нет шансов его найти».

Мы вдруг перестаем ощущать тепло или холод, нас окатывает ледяным дыханием.

– Блуждающие души! – волнуется Рауль.

Перед нами бредет вереница призраков. Они похожи на нас с той лишь разницей, что, в отличие от нас, не светятся, а поглощают свет.

Рауль, дольше меня находящийся в раю, объясняет, что это эктоплазмы – самоубийцы, раньше времени расставшиеся с жизнью, или жертвы убийства, чьи души, переживающие страшные терзания, предпочитают задержаться здесь, чтобы решить проблемы из прошлого, а не вознестись на небо для очищения перед другой жизнью.

– Люди, даже после смерти отказывающиеся склеить ласты?!

– Не отказываются, а просто не могут. Некоторые жаждут реванша, мести – эти держатся за свое призрачное состояние, чтобы не давать покоя своим обидчикам.

– А нам они могут причинить вред?

– Нам – нет. А вот Пападопулосу очень даже могут.

– Мы же ангелы, а они – всего лишь неприкаянные души! – не соглашаюсь я.

– Они сохранили больше близости к людям, чем мы.

Рауль опасается, что это мы подманили их к убежищу греческого монаха. Блуждающие души непрерывно находятся в поиске уязвимых тел, а мы, спустившись на Землю и обозначив свое присутствие, указали им на жилище медиума.

Призраков становится все больше. Теперь их уже десятка три. Выглядят они так же, как в момент смерти. Перед нами воины-инки, покрытые ранами, полученными от аркебуз конкистадоров. Можно подумать, что мы перенеслись в роман Лавкрафта! Самый страшный среди них – вождь. Я жмусь к Раулю.

– Как нам с ними сладить? – спрашиваю я его.

Зеркало. Новый нос сделал меня еще красивее. Меня отдали в школу для детей-звезд, использующую методику преподавания доктора Хаткинса. Нам позволяют делать все, что и когда захотим, – это способ свободного выражения наших побуждений. Я чаще всего сижу и рисую маленького заключенного.

– Кто это? – спрашивает учительница. – Твой папа? Твоя мама?

– Нет, это Другой.

– Какой другой? Прекрасный Принц?

– Нет, Другой – это тот, кто иногда мне снится.

– У твоего Другого есть специальное обозначение: Прекрасный Принц, – подсказывает мне учительница. – Я тоже его искала-искала и, наконец, нашла: это мой муж.

Ничего так меня не раздражает, как взрослые, не слушающие детей и воображающие, что сами все знают. Я кричу:

– Нет, Другой – никакой не Прекрасный Принц! Он сидит в тюрьме и хочет на волю. Одна я могу его понять, только для этого мне надо вспомнить…

– Что вспомнить?

Не хочу терять время и ухожу от нее.

На прошлой неделе один журнал захотел меня сфотографировать. Спасибо маме, это она рекламирует меня всюду, где бывает по работе. Я позировала два-три часа, сидя на табурете с букетом цветов. Кажется, меня снимали на календарь. Мама остается за кулисами и играет в свою игру: называет все более высокие цифры, но к концу всякий раз звучит слово «доллары».

Мама говорит, что я становлюсь все более важной персоной. Я, мол, новая Ширли Темпл. Понятия не имею, кто эта девочка – не иначе, одна из бесчисленных старых актрис, на которых равняется моя мама. Лично я считаю их всех, кроме Лиз Тейлор, замухрышками.

Вот уже несколько недель в школу ходит новая ученица. Когда появляются новенькие, мне всегда хочется помочь им освоиться.

Эта новенькая – особенная. Она старше нас, ей уже восемь. Наверное, она осталась на второй год, хотя с виду не лентяйка и не тупица. Она живет в цирке и переезжает с места на место, отсюда трудности с успеваемостью.

Девочку зовут Мартин. Она благодарит меня за приветливость и за советы. Спрашивает, умею ли я играть в шахматы. Я отвечаю, что нет, тогда она достает из ранца пластмассовую коробку с фигурами и начинает меня учить. Мне нравится в шахматах то, что они похожи на театр, где танцуют и воюют марионетки. Она рассказывает, что каждая фигура подчиняется своим правилам. Некоторые, пешки, передвигаются маленькими шажками. Другие, слоны, могут дошагать по диагонали до самого края доски. Еще есть кони, перепрыгивающие через другие фигуры.

Мартин – одаренная шахматистка и, несмотря на возраст, участвует в сеансах одновременной игры с взрослыми игроками.