Бернар Вербер - Империя ангелов [litres]

Второй гость – юнец моего возраста. «Огюст Мериньяк», – представляет его ведущий. Огюст – красавчик и щеголь, на его губах блуждает расслабленная улыбка. У него вышел роман-автобиография, герой которого по имени – надо же! – Огюст укладывает штабелями всех встречных женщин. Рассказав несколько смелых анекдотов, Огюст Мериньяк признается, что окрылен любовью, составляющей смысл всех его литературных усилий.

Огюста сменяет дама в бархатной маске, на острых каблуках высотой 15 см – распорядительница в популярном садомазохистском заведении, предпочитающая сохранить анонимность. Большинство ее клиентов – видные персоны: политики, звезды шоу-бизнеса, промышленники. На работе они терроризируют всех окружающих, но в ее заведении предпочитают подчиненную роль. Дама описывает мучения, которым их подвергает, и утверждает, что сыта по горло экстравагантными запросами звезд.

Последний гость – сексолог, выносящий всему прозвучавшему экспертную оценку. Людьми руководят гормоны, утверждает он и описывает причудливые фантазии, с которыми сталкивается по профессиональной необходимости. Один мужчина для достижения оргазма наряжается английской королевой, некая особа в тех же самых целях нуждается в десятке разных партнеров. Различные знаменитости, которых он предпочитает не называть, не могут насытить свою страсть, не прибегнув к помощи животных, овощей, самых неожиданных предметов, не говоря о самых невероятных местах, где им хочется этим заниматься…

Чтобы меня не вырвало, я спешу выключить телевизор. Ни капли фантазии, ни одного придуманного персонажа, ни малейшей загадки. Неудивительно, что мои крысы никого не интересуют.

Я безнадежно заплутался, пытаясь преуспеть в этом ремесле. Решено: больше никакой писанины. И никакого траура по литературе. Буду официантом в ресторане и потребителем телепрограмм, довольно с меня и этого.

О ВАЖНОСТИ НОШЕНИЯ ТРАУРА. В наши дни траур постепенно уходит в прошлое. После похорон родственники спешат поскорее вернуться к своим привычным занятиям.

Уход дорогого человека неуклонно утрачивает важность. Черный цвет перестает быть траурным. Стилисты ввели его в моду, поскольку он стройнит, а это шикарно.

Однако фиксировать завершение временных периодов и человеческих жизней важно для психологического равновесия. Почему-то традицию траура по-прежнему соблюдают одни так называемые примитивные общества. На Мадагаскаре чья-то смерть – повод для приостановки деятельности всей деревней с целью участия в траурной церемонии. Похороны проводят дважды. Первый раз тело предают земле в унынии и строгости. После этого устраивают похоронную церемонию в виде шумного веселья. Называется эта церемония переворотом тел.

Так, в два приема, легче принять потерю.

Люди не только умирают, но и уходят с работы, от спутников жизни, переезжают.

В этих случаях скорбь – формальность, которую многие считают бесполезной. Но это ошибка. Фиксировать этапы очень важно.

Человек может изобретать свои собственные траурные ритуалы. Это могут быть простейшие вещи, вроде сбривания усов, изменения прически, стиля одежды. Некоторые, наоборот, безумствуют: закатывают пиры, мертвецки напиваются, прыгают с парашютом…

Если траур скомкан, то чувство неудобства остается и мешает, как корень непрополотого сорняка.

Почему бы не учить важности траура в школе? Тогда многие из нас избежали бы впоследствии мучений, когда мы годами не находим себе места.

Эдмонд Уэллс,

Один из моих коллег в ресторане собирается вызвать полицию из-за отказа клиентки оплатить заказ.

Я ее разглядываю. Хрупкая худышка, вся в черном, похожа на выпавшего из гнезда птенца. В руках у нее книга «Цветы для Элджернона» Дэни Киза.

Я плачу за нее и спрашиваю, что это за книга. Она благодарит меня, говорит, что я не должен был так поступать, и соглашается рассказать о книге. Ее герой – умственно отсталый мужчина, постепенно умнеющий благодаря химическому препарату, опробованному на мыши по имени Элджернон. Герой рассказывает о своей жизни и о выздоровлении от первого лица, открывая при этом для себя новые смыслы. Сам его текст постепенно меняется. Когда он был еще идиотом, в каждом его слове было по орфографической ошибке, он не пользовался знаками препинания; но в процессе лечения он прогрессирует.

Девушка представляется: ее имя Гвендолин. Насколько она знает, этот писатель, Дэни Киз, ничего другого не написал, но после такого шедевра может спокойно умереть, потому что «выполнил свою миссию перед человечеством» – создал произведение, для которого был рожден. По мнению Гвендолин, каждый из нас обязан что-то создать, только после этого можно умирать.

Я смотрю на нее. У нее горящие миндалевидные глаза и очень светлая кожа. По-моему, читательница фантастики не может не представлять интереса. Еще мне нравится в ней то, что она еще растеряннее, чем я.

На прогулке она называет себя про`клятой поэтессой. Как интересно, отвечаю я, я сам – про`клятый писатель.

По словам Гвендолин, мы все обречены на страдания и на то, чтобы учиться на собственных ошибках.

Дальше мы идем молча. Я беру ее ледяную руку и грею в своей. Она останавливается, смотрит на меня с видом потерявшейся мышки и говорит, что считает меня очень симпатичным и хочет со мной переспать, но только я должен учесть, что всех мужчин, с которыми она раньше встречалась, она сделала совершенно несчастными.

– Я стану первым исключением.

– Я приношу несчастье, – предупреждает она со вздохом.

– Я не суеверный. Знаете почему? Потому что суеверие – вот гарантия несчастья.

Она издает смешок и еще раз советует бежать от нее без оглядки.

Через недели три я поселяю эту потерявшуюся мышку в своей студии. Гвендолин быстро показывает себя отменной хозяйкой. Есть одна проблема: когда мы занимаемся любовью, у меня такое чувство, будто она соглашается на это, чтобы оказать мне услугу или оплатить постой.

Бывает, она смотрит на меня своими глазищами и говорит: «Было бы правильнее, если бы я ушла, я для тебя слишком тяжела». В таких случаях я стараюсь ее успокоить. Я предлагаю ей перейти на цветную одежду. Пристрастие к черному создает чувство монотонности. Она все примеряет, но ничего не носит. Я вожу ее в кино на фильмы группы «Монти Пайтон». Она единственная в зале, кому не смешно. Я рассказываю ей про «телевидение дзен»: это моя новая философия полного отсутствия мысли благодаря интенсивному просмотру телепрограмм. Все безрезультатно. Мона Лиза II приходит к ней за лаской, но она всего лишь машинально, не замечая этого, запускает пальцы в ее шерсть.