Елена Герцен - Истории на коленке

⠀А всё потому, что должна быть у человека с такой сложной работой какая-то своя, личная отдушина. Знать о которой тюленям безмозглым и козлам безруким совсем не обязательно.

– Вам как, с экстримом или красоту посмотреть?

– Даже не знаю, – растерялась я.

– Тогда всего понемногу, – принял за меня решение инструктор, и я сразу ему поверила.

Мотодельтаплан напоминает мотоцикл. Только с крыльями. Большая механическая птица, управляемая отважным сердцем. А о том, что у моего инструктора сердце именно такое, я подумала сразу, как только его увидела. Обветренное и обожжённое солнцем лицо, железная решительность в голосе и невероятно спокойные с задорной искоркой глаза.

Я разместилась в узком кресле и натянула шлем.

– Обязательно опустите защитное стекло. Иначе из-за ветра побегут слёзы, и вы ничего не увидите.

Завёлся мотор, и машина медленно покатилась к обрыву. Страшно не было. Было жутко любопытно. А сердце трепетало от предвкушения красоты и экстрима. Я думала, что мотодельтаплан отрывается от земли, как самолёт, разогнавшись до нужной скорости. Но всё оказалось не так. Он просто сорвался в пропасть. И тут же воспарил, поймав крыльями восходящие потоки воздуха. Переход от качения к полёту был неожиданным. Но мой вестибулярный аппарат был с детства закалён бесконечными качелями и кружением на одном месте. Так что оставалось замирать от восторга и смотреть во все глаза, чтобы не упустить ни одной секунды, ни мельчайшей подробности этого Полёта! Земля, похожая на карту, искрящаяся рябь солнечных бликов на поверхности Чёрного моря и бесконечное чувство свободы!

Инструктор махнул рукой куда-то влево, и через рёв мотора и шум ветра я едва расслышала слова: “Азовское море”. Сюрпризов было больше, чем я могла предположить. Мне и в голову не приходило, что я когда-нибудь смогу увидеть эти два моря одновременно!

И вдруг – тишина. Звук двигателя исчез. Вряд ли это была отвага. Скорее, безрассудство и переполненность положительными эмоциями. Но всё, что я тогда подумала, было удивительно спокойное: “Этот сможет посадить машину, планируя на крыльях”. Несколько секунд свободного падения, чувство невесомости, крутой вираж – и двигатель снова заурчал свою монотонную песню. Вот он, кусочек экстрима!

Когда мы благополучно приземлились, в голове вертелась мысль: “Неужели полчаса так быстро закончились”? Покряхтывающая и дребезжащая “шестёрка” везла меня обратно в Коктебель. Я молча смотрела в окно, не реагируя на вопросы водителя. Я всё летела, летела, летела…

– Пап, а почему на нашей ёлке так мало шариков? – спросил Николай Николаевич младший отца, разглядывая, тот самый шар, который всегда привлекал его внимание больше остальных. Он не был самым большим или ярким, но определённо обладал какой-то притягательной силой. Его голубоватая с зелёными и белыми разводами поверхность, казалось, жила своей жизнью. И будто даже менялась, то темнея, то обретая более светлые оттенки. Этот шарик был великолепен.

– Когда я был маленьким, сынок, мой папа, а твой – дедушка…

– Которого тоже звали Николаем?

– Да.

– Который тоже был Николаевичем?

– Он самый. Так вот. Он всегда говорил, что самое главное – бережно хранить то, что мы имеем: ухаживать за каждым шариком так, чтобы ни один из них не треснул, не потерял свой цвет и ни в коем случае не разбился. И несмотря на то, что их всего восемь, они прелестны, каждый из них важен, и все они связаны друг с другом. И конечно, очень важно ухаживать за звездой на макушке ёлки. Она всегда должна быть протёрта от пыли и сиять ярче яркого.

– Пап, а можно я сегодня совсем не лягу спать? Вдруг мне удастся увидеть Деда Мороза, когда он будет класть подарки под ёлку?

– Можно. Но Деда Мороза ты сегодня не увидишь.

– Почему?

– Потому что сегодня ты отправишься со мной. Хочу показать тебе кое-что. Да и пора начинать твоё обучение. Я же когда-нибудь должен буду отдать нашу дивную ёлку со всеми её шариками и звездой под твоё шефство.

Коля нервничал весь день. Он уже не переживал из-за того, что опять не встретится с Дедом Морозом и почти забыл про подарки. А всё время думал о том, куда же поведёт его папа. И ещё о том, какую огромную ответственность он когда-нибудь на него возложит. И как бы оправдать это доверие.

***

С раскрасневшимися от мороза щеками и счастливой улыбкой, растянутой почти до самых ушей, Николай сбросил пустой мешок с плеча и поставил валенки к стене.

– Пап, вот это путешествие! И как же она прекрасна! Почти такая же, как и наша, но совсем другая. Белый снег, зелёные ёлки, голубая вода и небо… Пап, послушай, а если мы сами… То кто же…

– Иди смотреть подарки, сынок! Я думаю, у нашего Деда Мороза бесподобная ёлка. Ты только представь: три наших Центавры на трёх макушках!

– Ты уверена? – прогремело откуда-то из-за спины.

Она резко обернулась, но увидела лишь движение шторы. Сквозняк.

– Убеждена! – ответила она, дерзко вскинув подбородок и тряхнув каштановой россыпью завитков.

– Кем? – едва слышный шелест рассыпающихся страниц древнего манускрипта.

– Что? – не поняла она.

И тут комната поплыла, пол качнулся, изменив угол наклона настолько, что она беспомощно замахала руками в надежде найти хоть какую-нибудь опору. Все стало таким ярким, что пришлось зажмуриться. Воздух казался густым и тягучим, и для того, чтобы получить очередную порцию кислорода, приходилось вдыхать полной грудью, но и этого было мало. И этот странный колокольчик, весёлый звон которого казался неуместным, не вписывающимся в ситуацию, и оттого раздражающим.

– БЕ-ГИ! БЕ-ГИ! БЕ-ГИ!

Она едва разлепила веки и тут же почувствовала толчок в спину.

– Беги, тебе говорят!

И она побежала.

Это был длинный круглый коридор с гладкими ярко-красными стенами со встроенными прожекторами. Они неприятно светили в глаза и мешали сосредоточиться на движении. Коридор был не просто длинным, он казался бесконечным. Этакий слепящий тоннель, в конце которого – неизвестность. Но незримая толпа продолжала угрожающе скандировать: «БЕ-ГИ! БЕ-ГИ! БЕ-ГИ!» Она и сама чувствовала, что останавливаться нельзя. Казалось, остановись, и стены сомкнутся, и те, чьи подгоняющие голоса то ли доносятся из скрытых динамиков, то ли звучат прямо в голове, накроют волной и разорвут на атомы. И она бежала. Бежала в никуда. Бежала, что было силы. Бежала, пока не почувствовала, как сердце зашлось в бешеном ритме, пропуская удары и срываясь в пропасть. Пока пересохшее горло не стянуло терновым ошейником. Пока из головы не исчезли все мысли, кроме одной: ЗАЧЕМ? Она остановилась.