Владимир Орлов - Валерий Синюха ищет ассистента

– Нет-нет, – пытался оправдаться Олег. – Я выбираю формулу наобум и, только когда вижу, что никаких совпадений нет, пытаюсь это как-то обосновать команде. И они верят, конечно, вы же меня поставили главным. Но я чувствую, что правильное исчисление должно проявиться где-то в другом месте, и я даже вижу направление…

– Постарайся успевать переварить идею, пока она еще сырая, – туманно посоветовал я и отключился.

Пожалуй, сегодня я был плодовитей обычного. Во мне неустанно работал внутренний сборщик гирлянд из черепков и осколков стычек и ссор каких-то опоздавших на круизный лайнер людей, картин и эпизодов с веселым пьяным помрачением и травматической дезориентацией. Молниеносное, как в замедленной киносъемке, плетение гирлянд позволяло мне выныривать из-под набегающих волн полузавядших бутонов, лепестков и побегов повседневной жизни.

Еще утром я заметил, что исчезла треснутая плитка на полу перед входной дверью моего жилища. Я чуть с испуга не кинулся назад в квартиру. Я три недели с хрустом наступал на эту трещину и уже впустил ее в свой мир, а плитку кто-то снял и заменил новой, другого цвета. Космическая оплошность!

На улице поздоровался с соседом, который отводил дочку в детский сад, и едва сдержался, чтобы не броситься им под ноги, пытаясь поднять лежащую в луже даму червей из классической колоды Деларю. Я был смущен этим знаком порока. К чему был этот намек?

Мой связной появился вместе с приятелем-ровесником странноватого вида в ярком пестром полосатом комбинезоне, вязаной шапке той же расцветки и толстом бирюзовом свитере.

– Я сразу так и подумал, что все это превратится в игру, – сердито сказал я.

– Очень приятно, – с ударением на «очень» сказал разноцветный приятель и, улыбаясь, протянул мне свою узкую длинную ладонь.

Пожимая руку, он приобнял меня и похлопал по спине, озадачив своим дружелюбием.

– Я знаю вашего ассистента, – просто сказал он. – Речь ведь о Филиппе Мухине?

Я кивнул.

Тут разноцветный юноша с недоумением посмотрел на Колю и растеряно произнес:

– Но вы ничего не принесли. Коля сказал, что вы возьмете с собой свои датчики и произведете сканирование.

– Сканирование чего? – не понял я.

– Мы должны просканировать место, в котором он находился, пока я его прятал.

– За каким чертом я бы стал здесь такое устраивать? – возмутился я, поймал Колю, который пытался увернуться, и свирепо дернул его за рукав куртки: – Что за обещания?

– Иначе бы он ко мне не пришел. Я две недели его уговаривал, – попытался оправдаться стажер.

– Две недели? То есть еще до того, как тебя ко мне прикомандировали?

– Да. А как бы мы еще успели?

– Я думал, у вас все серьезно, – покачал головой пестрый юноша. – Мы только потеряем время. Дело же не в служебной инструкции и не в штатном расписании. Мухин ведь вам нужен совсем не для этого?

– Я сам не знаю, зачем он мне нужен, – признался я. – И я мог бы принести с собой оборудование, мог бы произвести замеры. Но представляешь, как бы это выглядело, что бы подумали люди на улице, учителя, ваши родители? Мы же не устраиваем такие представления просто так, должны быть причины, иначе начнется паника, – протолковал я ему.

Разноцветный подросток покраснел в стиль со своей одеждой и опустил глаза.

– Они практиковали с ним деградационные метаморфозы, – доложил Коля.

– Почему Мухин решил взаимодействовать именно с тобой? – напрямую спросил я подростка.

– Не знаю. Может быть, дело в частотном программировании? Он говорил, что ему нужны детские мозги. Ну, в смысле, не взрослые.

– Может, вы оба просто скажете, где он сейчас?

– Мы понятия не имеем, – пожал плечами Коля. – Наверное, продолжает заниматься тем же самым в другом месте. Нашел мозги помоложе.

– Я вам помогу, но у меня одна просьба: не говорите отцу, чем я занимаюсь, – взволнованно сказал подросток в бирюзовом свитере, и его лицо покрылось пятнами такого же цвета. – Он не в восторге от всей этой современной науки, я не хочу его расстраивать.

– А причем здесь твой отец? – спросил я.

– Я хочу вам кое-что показать. Это лежит у меня дома, – объяснил парнишка.

– И с помощью этого мы сможем найти Мухина? – с надеждой спросил я.

– Да, для этого и нужен был сканер. Хотя, может, вы просто посмотрите и все поймете или почувствуете, как с этими пятнами…

– Почему вы запросто об этом говорите? Это абсолютно секретная информация, об этом осведомлена только моя группа, – с напускным возмущением сказал я.

– Все об этом знают! – весело заявил Коля.

Квартира Колиного приятеля в старой, чудом сохранившейся пятиэтажке выглядела внутри еще хуже, чем снаружи, – с тесной планировкой и до крайности изношенной. Ее приводили в порядок в последний раз лет тридцать назад: до бетона продранные обои, вышедшие из моды еще до рождения подростка в клоунском комбинезоне, вздутые полы с отставшим и уже почти везде распавшимся на волокна напольным покрытием неизвестного происхождения. Но, похоже, все это нисколько не смущало молодого человека, и он постоянно принимал здесь сверстников обоего пола.

На кухне на еле живом стуле – его ветхость угадывалась с одного взгляда, зажатом между небольшим столом и тумбой со стереосистемой (на них можно было опереться) – сидел высохший скрюченный мужчина в тельняшке, вряд ли старше сорока пяти, на последней, предгибельной стадии алкоголизма. Впрочем, он был аккуратнейшим образом пострижен под полубокс.

– Так, я не понял… Кто-то сюда пришел без моего приглашения? Если кто-то сюда заходит, как к себе домой, то он должен мне поставить и посидеть со мной, – с напускной угрозой в голосе проговорил мужчина.

– Это мой отец, – небрежно отмахнувшись, сообщил Колин приятель. – Не обращайте на него внимания. И не волнуйтесь, он не собирается вставать. Подождите здесь, я сейчас к вам выйду.

Как только разноцветный парнишка проник в свою комнату и прикрыл за собой дверь, его папаша в мгновение оживился и сделал приглашающий жест, обозначающий «надо посекретничать».

Я тут же направился к нему как многоопытный «специалист по ситуативным процессам», которому постоянно приходилось иметь дело с полупаралитиками и наркоманами. Я находил особую ценность в нечленораздельном бормотании людей, с трудом выражающих свои мысли, потому что видел в них первые ласточки нарастающей массовой утраты людьми способности хоть что-то ясно самим себе объяснять. Я буквально на пару лет задержал поголовную деменцию. И страшно было представить, что бы здесь творилось без меня. Пустоши и секстиллионы наполовину незавершенных идей и предметов без цвета и запаха, а иногда и без формы. Мир-клякса или, точнее, мир-проплешина. Причем никто бы не обратил на это внимания. «Это с предметами что-то не то», – говорили бы аборигены и творили бы с этими недоделками черт-те что.